Алексей Жарков - Избранные. Гуманитарная фантастика

Йоэл замолкает, любуясь моим напряженным лицом. Он не торопится делиться тем, что обнаружил. И я немедленно понимаю, что именно мой друг для меня припас.

Я думаю: он ничего не нашел. Думаю: меня не было ни в одном из его дурацких списков. Потом произношу это вслух и наблюдаю за бровями Йоэла, на секунду встретившимися с его челкой.

– Как ты догадался?

Призраки никогда не устают. У них просто нет веса, который давил бы на ноги, – да что там – у них и ног-то на самом деле нет. Но я вдруг чувствую, что не могу больше стоять.

Опускаюсь на землю и роняю подбородок на грудь. Моего лица теперь совсем не видно за козырьком, но мне кажется, что я дрожу. Интересно, как это смотрится со стороны? Помехами? Волнами, как на море?

– Все верно, Карлсон. Я тебя не нашел. А я же мастер в этом. Если я тебя не нашел, значит, ты не умирал.

«Не умирал». На самом деле, он не договаривает. Не умирал – значит, и не рождался. Не жил. Не существовал. Никакой я не призрак, не отпечаток бывшего человека. Я… Как это назвать? Искусственный интеллект? Способность мыслить, зародившаяся у чего-то, никогда и не притворявшегося живым?

Наверное, я должен радоваться собственной уникальности. Но на душе становится горько и тяжело.

На душе? Нет. Что за глупости? Мои уши – микрофоны, глаза – камеры, облепившие каждый дом, каждое чертово дерево и скамейку в Стокгольме, будто паразиты. У меня нет чувств. А значит, нет и души.

– Эй, – говорит Йоэл. – Ты что, заснул там?

Пару дней назад я бы рассмеялся. Но теперь как-то не до смеха. Слегка приподнимаю голову.

– Я еще не все рассказал.

– Да ладно, – горько отвечаю я. – Что там рассказывать? И так все понятно. Я не умирал. Я не был живым. Я – не призрак. Я…

– Елки-палки, – прерывает меня мой друг. – Ты что там уже успел себе накрутить, привидение из детской книжки? Я сказал только то, что сказал. Ты не умирал. Ты до сих пор жив.

У меня нет сердца. Но мне кажется, что-то подпрыгивает в том месте, где оно должно быть.

– Йоэл?

– Я готовился к этой идиотской контрольной. Начал читать учебник с самого начала – появление виртуальности, первые версии, отладка, все такое. И вспомнил про одну интересную штуку, – мой маленький друг делает очередную многозначительную паузу. – Короче, лет двадцать-двадцать пять назад виртуальность жутко глючило. Баг на баге. У кого-то руки через предметы проходили, как у тебя; кто-то не мог смотреть по сторонам, в некоторых местах тупо выбрасывало. Ну и вот. Когда кто-то вылетал – часто оставались артефакты, а иногда и вообще весь образ мог сохраниться. Стояли такие неподвижные чуваки, которыми никто не управлял. И вот у меня появилась одна дурацкая мысль…

Я слушаю его молча и даже не шевелясь. Будто тоже превратившись в какой-то артефакт. В тень.

– А вдруг с тобой случился глюк наоборот? Если в системе может зависнуть изображение, то почему не может – кусочек сознания? Тех-то потом вычистили всех, но ты же другой. Взяли и пропустили.

Ко мне, наконец, возвращается дар речи.

– Двадцать лет назад, Йоэл… Это очень крутая идея, но – нет, не сходится.

– Да что ж ты такой придурок сегодня? – злится мой друг. – В системе, я говорю. Ты завис в системе. А когда уже тебя там выбросило в реальный мир – это дело десятое. Блин, да ты говоришь иногда, как мой дед. Элементарным вещам удивляешься. Я давно заметил.

Молчу.

– Сколько там мы уже знакомы?

– Пару лет.

– И скажи, я часто говорю какую-то фигню просто так? Стал бы я рассказывать тебе дурацкую теорию? Я уже проверил, Карлсон. Я тебя нашел.

Мир замирает. Мир становится тихим, как у той девочки Леннарта. Мир становится зыбким и страшным. Я чувствую все это, потому что я настоящий. Потому что где-то есть человек, у которого двадцать лет назад было такое же лицо. Потому что этот человек не умирал.

Да, но… Кто тогда, получается, я?

– Густав Лейф Линдхольм, – произносит Йоэл. – Так тебя зовут.

Густав… это имя точно было в списке, но ничего не екнуло. Не екает и сейчас. У меня ведь, на самом деле, нет никакой амнезии. Я просто неполная копия. Сокращенная версия.

Нет, никакой я не Густав. Карлсон – единственное, на что я вообще могу рассчитывать. И самое смешное, это имя нравится мне даже больше.

– И… что теперь? – зачем-то спрашиваю я. – Что мне делать теперь?

Я не знаю, что там видит Йоэл из-за моей кепки, но, наверное, глаза у меня стали совсем щенячьи. Просто мне вдруг кажется: если кто в целом мире и может дать совет – то это мой маленький друг. В конце концов, у него всегда водилась целая куча логично обоснованных идей.