Сегодня мою мечту мог реализовать Слава.
Через пятнадцать минут я получила от него жизнеутверждающее сообщение:
«Хомячу едрён кофе в „Кофехауз“. Как у тебя дела? Вошла? Примут без списка? Все хорошо?»
В этом был весь Слава: миллион вопросов, хотя расстались мы двадцать минут назад. И ожидание немедленного ответа. Ответить на сообщение в тот же миг я не могла – в посольстве просят не пользоваться телефонами. Слава расстроился. И обиделся. Короче, через двадцать пять минут после расставания мы опять были в ссоре.
«Ну, не хочешь отвечать – как хочешь. Я к ней со всей душой и нежностью, а она – попиной ко мне», – написал он.
Я молчала. В посольстве не следует никого раздражать.
Армия влияет на планы молодого человека не только в России. Израильская армия играет по тем же правилам, но, в отличие от российской, интересуется не только парнями, но и девушками. И десять лет назад она заглядывалась на меня, когда я с родителями и старшим братом возвращалась в Россию, и сейчас была бы не против заполучить меня в свои объятия. Вот только у меня были другие планы. Конфликт интересов, в результате которого я могла остаться без загранпаспорта международного образца, по которому тебя примет безоговорочно не только Евросоюз, но и – бери выше – сама Великобритания!
Именно поэтому сегодня мне надлежало быть особенно убедительной. Я все изложила в письменной форме. На иврите – основные данные, чтобы видели, с кем имеют дело, а причину – из-за сложности изложения – на английском языке. Женщина в окошке приветливо мне улыбнулась. Она меня почти любила. Но время! Время! Документы – в окошко. Спасибо, огромное спасибо. Премного вам благодарна. Всего доброго. Все, все, все! Тем более, что Славик после кафе «почапал дальше», о чем он и поведал в последнем сообщении.
Прощай посольство. Привет Москва. Привет, новая шапка – черная с серебряной нитью. Очень дорогая, но Слава настоял. Было, и правда, очень холодно в столице – синоптики не обманули. Ледяной ветер вымораживал из организма все тепло.
Мы побродили по промерзшему городу, пообедали. На Красной площади задувало так, что мы сочли разумным зайти погреться в ГУМ. Здесь было многолюдно и тепло. Мы прошлись по празднично украшенным отделам, в какие-то заглянули через стеклянные витрины. Цены лишали уверенности. Все было очень дорого.
Пока мы гуляли по Москве, а потом мчались на «Сапсане» в Питер, Слава разрабатывал план борьбы с израильскими военными, в случае, если они попытаются помешать мне в получении даркона. Я не останавливала его, хотя была на сто процентов убеждена – победить израильскую армию невозможно. Слава, конечно, великий стратег, но ему противостоит многовековой опыт побед не числом, так хитростью и умением, берущий начало еще в библейские времена. А это не шутки).
Оставалось надеяться, что все обойдется миром, решится полюбовно и мои объяснения, изложенные в посольстве, возымеют действие. Эх, побыстрее бы! Уже в начале февраля в Берлине начинались танцевальные курсы, а даркон был единственной возможностью официально оформить отъезд.
Между тем Слава, воодушевленный барабанным, по-военому четким стуком колес, щурясь от яркого солнца, рассыпанного брызгами в мелькающих за окном сугробах и снежных шапках на деревьях, был неутомим и призывал к действию. Может быть, фиктивный брак с израильтянином? Или маленькая победоносная война? Или тайное, очень-очень-очень тайное, проникновение в генеральный штаб… Мы хохотали, как ненормальные, вызывая недоуменные взгляды окружающих. Солнце творит с питерским жителем настоящие чудеса.
У него было сулящее удачу имя – Аурель. Аурель Раду. С молодости он носил длинные волосы, аккуратно зачесанные назад, имел на среднем пальце татуировку в виде перстня – свидетельство какой-то давнишней истории, держал очень прямо спину и ходил абсолютно бесшумно, как охотник или индеец. Все говорили, что он похож на Гойко Митича, героя вестернов его молодости, и ему нравилось это сравнение.
Пятьдесят прожитых лет отметились на его худом, смуглом лице глубокими бороздами, ногти среднего и указательного пальцев правой руки пожелтели от сигарет, в темных волосах поблескивала седина, но ослепительно-голубые, спокойные глаза выдавали живущую в нем душу двадцатилетнего юноши, абсолютное бесстрашие, гордость и волю.
В год десятилетия расстрела четы Чаушеску, Аурель в третий раз ехал на заработки за пределы страны. В первый раз он полгода, с апреля по октябрь, работал в соседней Чехии. Строил дома в деревне Стржешовице под Прагой. Заработал не очень много, что-то потратил на жилье и сигареты и вернулся домой совсем не богатеем. Денег хватило на то, чтобы отремонтировать дом и жить, не очень прижимаясь, до следующей весны.
Читать дальше