Елена Сиволапова - Радость. Творчество многодетных мам Тюмени

Каждую минуту бытия
Можем вдруг исчезнуть ты и я.
Отчего ж нам так неисправимо
Не живётся без огня и дыма?
Нам с тобой – без ссоры и вражды…
Скоро зарастут наши следы,
Голоса пичужки разнесут,
И творить уже не сможем суд,
Беспощадный свой – над другом друг.
Навсегда для нас замкнётся круг,
Где могли любить мы на Земле
И в своём друг друга греть тепле.
Каждую минуту бытия
Можем вдруг исчезнуть ты и я…

Не говорите о самом святом.
Может не выдержать прикосновенья…
Как вы опишете ангелов пенье
И ароматы небесных цветов?
Если дерзает сангина моя
Вновь поделиться, что в сердце запало,
Как передать ей ни много, ни мало —
Неизъяснимые речи ручья?
Чтоб не жалеть о потере потом,
Не говорите о самом святом…

Как тяжело просить прощенья:
Мы все бываем виноваты.
«Прости» – так незамысловато,
Но в нём души обогащенье.

Как будто выпустили птицу
На Благовещенье из клетки.
Как будто дождь сбегает с ветки,
Чтобы земля могла напиться.

И – тишина. И – утешенье.
Мы все бываем виноваты.
Пусть он неправ, начни с себя ты,
От всей души проси прощенья.

Больной получит облегченье,
С лихвой окупятся затраты.
«Прости меня, я виновата»,
И сразу – умиротворенье,

Тепло и радость в каждой клетке.
О, как легко просить прощенья.
Но без оглядки, без пометки.
Проси, ведь ты Венец творенья.

Не твоими ли руками, лебединая жена,
Не твоими ли крылами, в свежих свечечках сосна,
Не твоими ли слезами, не живая ль ты вода? —
Зажигается зарница, отвращается беда.

Не боярыня ль Елена сердцем правит в терему,
Сладким хлебом побеждает бедность, злобу, хворь и тьму?
Рукавом, плывя, махнула – разливался липов цвет,
Сквозь ресницы окунула в сине-озеро – и нет

Разъярённого, упрямого, шального во хмелю.
Оттого речёт: «Еленушка, – он, – я тебя люблю».

Отцвела черёмуха, зацвела рябина,
Словно шапки снежные на её ветвях,
В нежной шали яблони, в пухе лебедином.
А тебя на свете нет, ты в других краях.

Знаю, свидимся с тобой после воскресения.
Но уже совсем в иных, неземных садах,
Не успела попросить у тебя прощения,
И грустит, грустит земля, вся в твоих следах.

Отцвела черёмуха, зацвела рябина,
Словно шапки снежные на её ветвях,
В нежной шали яблони, в пухе лебедином.
А тебя на свете нет, ты в других краях.

Я приду с минуты на минуту,
Только жди, не думай ни о чём.
В валенки сибирские обута
Я войду, как воздух входит в дом.

О каких-то в жизни переменах
Уж ничто не будет предвещать.
Тишине и дружбе зная цену,
Я твой мир попробую принять.

В простоте, не требуя вниманья,
Безответной стану, как трава,
У такого грешного созданья
Только птичьи могут быть права.

Я приду с минуты на минуту,
Только жди, не думай ни о чём.
Лет не тридцать минуло как будто,
И однажды не сгорел тот дом.

Ярославны по Рассее гнёзда вьют,
Сеют-пашут, Дульсинеи, крест несут,
Вдохновляют, всё прощают до конца,
Машут белою косыночкой с крыльца.

Ходят по воду по сгнившему мостку,
Побеждают змей-гадюк и грусть-тоску.
И румянцем их любуется восход.
Ах, какое же терпенье приворот.

Но завидует разбойник Соловей.
Хочет вывести княгинь и Дульсиней.
Рассылает он кикимор всех мастей,
Да куда им до шелковых-то кистей.

Наши плечи – как кольчуга, чудо-шаль.
Наши груди – ярославская эмаль.
Наше сердце – кровь далёкая хранит.
Наши думы – не под землю, а в зенит.

Весенний дождь целует мостовую,
Он тих и в нежной робости смущён.
Он встречу здесь не ожидал такую,
Чтоб всё заговорило лишь о нём.

И ясени, и клёны, и ограды,
И пористых сугробов кружева,
И воробьи, и голуби – все рады,
Что эту новость он им даровал.

Как будто вдруг снята зимы блокада,
Хотя уже на подступах апрель.
И легче на душе, и верить надо,
Что всё пойдет по-новому теперь.