Галина Сафонова-Пирус: Блюзы памяти. Рассказы, эссе, миниатюры

– Я хочу! – взвился вдруг Поцелуйкин… как флаг в своей красной рубашке, да еще и без пиджака. – Я буду говорить. – Давай, Валерочка, говори! Говори, робкий ты наш, смешной ты наш! – Во-первых, хочу сказать, что передачи должен вести автор, а не диктор, и поэтому отстранение Беллы от ведения считаю самодурством Афронова. А во-вторых… – Поправил красный воротничок, пригладил чубчик, взглянул на Беллу: – А во-вторых хочу во всем поддержать журналистку потому… – Чего по имени то не назвал? – Потому, что она по-настоящему честный человек. Да, Афронов стоит на позициях прошедших дней, и поэтому я тоже буду голосовать против него.

Молодец Валерочка! Ты не предал свою любовь, хотя… Хотя чуда не свершилось, – еще один кандидат-коммунист был избран в областной Совет».

А теперь – финал.

Ясное дело, что после такого ни Белле, ни Валере оставаться в Комитете было просто невыносимо, – при желании, к написанному журналистом, всегда можно придраться, – хотя уволить их при наступивших перестроечных временах было не так-то и просто, ибо Обкомы «сдулись» 28 28 23 августа 1991 года – Указ Президента России Б. Н. Ельцина о приостановлении деятельности Коммунистической партии на территории РСФСР. , утратив свою прежнюю силу, и пресса понемногу начинала выскальзывать из-под опеки «ведущей и направляющей», а вскоре Российской Думой было принято постановление о её относительной свободе 29 29 27 декабря 1991 года – «Закон о средствах массовой информации» о недопустимости цензуры, и о том, что учредителем газеты может стать любой гражданин России. . Но не об этом я…

Припомнила сейчас: как-то в моей прямой передаче… с очередной накладкой Поцелуйкина, спускаюсь из аппаратной по лестнице, а он – навстречу: руки дрожат, лепечет, лепечет что-то в оправдание… Конечно, жаль его было, поэтому лишь на другой день говорю:

– Валерочка, не получается у тебя с прямым эфиром. – Стоит напротив красный, напряженный. – Не всем же дано свободно держаться перед аудиторией, – пытаюсь смягчить приговор. – Понимаю, такое больно слышать, но я очень хорошо отношусь к тебе, чтобы не сказать…

Присел… но глаз не поднял. И тут приоткрылась дверь, и кто-то бросил радостный клич: окорочка привезли, сейчас давать будут! А у меня как раз репетиция, некогда за ними… и тогда Валера тихо предлагает:

– Давайте я Вам возьму…

О-о!.. И до сих пор он таким – во мне!

А еще помню ассистентку Наташу, которая вот так же… Некрасивая была, тихая, замедленная, и далеко не всегда успевающая вовремя сдернуть с пюпитра фотографию, увлёкшись её содержанием.

А еще звукорежиссера, который из-за любви к симфонической музыке не раз пытался «подложить под колёса» хлебоуборочных комбайнов отрывки из «Лебединого озера», за что его наконец и…

А еще… Да сколько «таких» промелькнуло передо мною, – ведь в профессиях этих надо всё – точно, всё – вовремя и, не робея, а ведь не каждый мог… Отвлеклась? Да нет, всё – о том же: сила, слабость… Возможно ли распознать их, и что более почитаемо в жизни? Лично я не нашла ответа на этот вопрос, хотя почти доверялась и древнекитайскому философу Лао-Цзы: «Мы только слабостью своей сильны», и французскому драматургу Пьеру Корнелю: «Ранимы жалостью великие сердца, участье к слабому – не слабость храбреца».

А теперь так думаю: и силе, и слабости есть место на земле, – одно дополняет другое, – а каким быть, человек выбирает сам. И расплачивается за свой выбор тоже сам. Того же было не миновать и Валере, последовавшему за Беллой, которая ушла в созданную кем-то «Свободную газету».

А, может, поверил Поцелуйкин великому английскому драматургу Уильяму Шекспиру: «Завоевывай не силой, но слабостью»?

«Я люблю тебя!», «Я хочу всегда быть с тобой», «Ты моё всё», “ «Я хотел сказать, что…», «Извини, краски кончились». По этим откровениям, – на асфальте, белой краской, – мы шагали с ним несколько раз, и был он мне «не другом и товарищем», а просто нечаянным собеседником.

С недавних пор вечерами стала замечать его в скверике, что как раз напротив рощи старых лип и сосен. И обычно сидел он напротив детской площадки, на которой под звон детских голосов мелькают яркие пятна курточек, игрушек, шаров. Потом вставал с насиженного места и начинал ходить туда-сюда по аллее молодых лип, словно переваривая только что увиденное… или вспоминая и своё детство? А думалось так потому, что не смотрел по сторонам… боясь отвлечься от своих мыслей? И был похож на моего любимого поэта Тютчева 30 30 Фёдор Тютчев (1803—1873) – русский поэт, дипломат. поздних лет. «Симпатичный мужчина», – иногда мелькало, – любопытно было бы поговорить с ним и узнать: а есть ли в нём что-то от Федора Ивановича? И вот как-то…