Евгений Попов - Четырёхгорка

Вот так ходит-ходит, а потом понимает свободу своей глупости.

В комнате сидели две женщины и смотрели на мужчину. Он тоже сидел, но, глядя на него, можно было подумать, что идёт дождь. Мужчина сидел смирно, но женщины продолжали смотреть на него. Послышался лёгкий шум. Листва заговорила.

Дождь усилился, стало неуютно и влажно. Стало трудно понимать, то ли дождя стало больше, то ли мужчины меньше. Женщины сидели дружно.

Пахнуло сырым ветром, блеснули мокрые листья. Дышать стало легко. Стукнула форточка. Женщины открыли окно и стали смотреть в него. Дождь кончился. Звёзды качались, как стаи кувшинок и лилий в тёмном озере, когда в него входят купальщицы.

– Хорошо, правда?

– Это какое-то чудо!.. Такая свежесть…

– А где же папа?

– Появится, как только соловей защёлкает.

Приехал Генка в страну Обангличанию. Чувствует: что-то в их языке неправильное установлено. То ли вирус, то ли микроб, то ли спонсор какой не обналиченный завёлся.

Все в этой стране ходят, присматриваются друг к другу, присмотревшись, осторожно спрашивают: «Вы из какой колонны?»

Одни не совсем понимают, отвечают, что из колонии строго режима. Иные, прижав пальцы к губам, шепчут на ухо: «Я из пятой. И вы хотите влиться?» – Нет, – отвечает на всякий случай Генка, – я из партии колумнистов. А ищу я шестую колонку.

Встречаю как-то приятеля на Невском. Весь лоснится, блестит, и блеск этот с него прямо капает. Спрашиваю, в чем дело, отчего сало с него течет. Участвовал, говорит, в конкурсе сального анекдота, первое место взял. И приз, говорит, дали. Какой приз – не говорит, и за какой анекдот – не рассказывает.

Поговорили мы про сальные анекдоты. Всё, говорю, анекдоты сальные тебе не к лицу, у тебя другой профиль. На римский похож. Подумай насчёт профиля.

Прошло время. Опять встречаю этого своего приятеля. Идёт, глаза бегают, под юбку каждой встреченной женщине заглядывают и всю, так сказать, подноготную выявляют.

Спрашиваю, что случилось, какой порок тебя опять настиг?

Судил, говорит, конкурс красоты, так называемый, выявлял прелести красоток, на места ставил и не может теперь остановиться – взгляд ужасно профессиональным стал: тонким, наблюдательным, всё замечает, всё фиксирует на своё видео.

Нет, друг, говорю, так не пойдёт, ибо даже стоять рядом с тобой становится совестно. И вообще какой-то ты чересчур последовательный: то сальные анекдоты, то девки конкурсные. Придумал бы что-нибудь пооригинальней, посолидней.

Расстались мы, потолковав.

Через полгода опять встречаемся. Идёт, руки широко разводит, глаза вытаращенные, каблуками притопывает. Весь жизнерадостный и улыбчивый.

– Вот, – начинает почти без разбега, – конкурс фольклорный организовал, люди собираются, радуются, пляшут, поют хором.

– А что поют-то?

– Да частушки матерные. И так получается хорошо, ладно!

– Ну вообще твоя эротическая чехарда слишком уж, с одной стороны, разнообразна, а с другой стороны, не хватает тебе всё-таки специализации. Выбери что-нибудь одно и работай в этом направлении. Раз уж порок тобой овладел окончательно, то уж иди по этому путеводному тупику дальше.

В следующий раз он мне на глаза сам нагло вылез – видно, что прямо искал встречи, чтобы похвастаться успехами, а может быть, чтобы сделать мне неприятное…

Вот вылезает он на глаза мои нахально и начинает беседу. А свои глаза сам всё куда-то направляет и как будто взвешивает что-то взглядом.

Догадался я, в большой печали, о новом его достижении, о специализации нынешней. Это он всё на груди человеческие, к счастью, пока женские, глядит.

Объясняет – молчал бы уж лучше! – что стал крупным специалистом по размерам и красоте женской груди: размер угадывает безошибочно, а уж вес – плюс-минус три грамма.

– Но знаешь, – признатся, – иногда тошнить начинает, как беременных при токсикозе. Когда отсмотришь одно место в течение пяти часов, то начинаешь думать, что вся земля – это то самое место и что город стоит на этом месте, что живешь не под небом, а внутри груди, и так хреново становится, не можешь себе представить! А вообще у девок этих, накачанных и наколотых, груди так перевешивают, что от тяжести они радикулитами мучаются.

– Сгинь с глаз моих, подлюка! – закричал я. – Если ещё раз подойдёшь – убью! Меня тоже уже тошнит, но уже от твоих заморочек. Знаю, чем, пёсья морда, закончишь. Закончишь ты транссексуальным либерализмом. И зароют тебя на специальном кладбище, из стекла. Скоро будут такие. Там будут зарывать телевизионщиков и таких, как ты. А потом будут наблюдать, как разлагаетесь. И очередь, чтобы понаблюдать за вами, будет больше, чем в Мавзолей и Третьяковку.