Андрей Любов - Алоха. Сборник Пи

Внутреннийспор произошел лишь при виде ворот баптистерия, названного Микеланджело«Вратами рая», ведущих в место, где крестили всех уроженцев Флоренции, включаяМедичи и Данте.

В детствеотец объяснил ему, что самые великие скульптуры и картины были созданы в эпохуВозрождения. И у юноши не укладывалось в голове, как три величайших мастера —Леонардо, Микеланджело и Рафаэль – работали одновременно во Флоренции в течениекаких-то сорока лет. А на протяжении двух тысячелетий больше не было созданотакого количества гениальных произведений за небольшой отрезок времени.

«Это иронияБога, Давид, плюнуть талантом в одну точку и вдохновить весь мир на ближайшеетысячелетие!» – восхищенно говорил ему отец.

Папа Давидаработал скульптором в стране победившей диктатуры, и был вынужден строгать изкамня и отливать бронзовых идолов с хитрым маниакальным прищуром и протянутойвперед рукой. А сына он назвал Давидом в честь идеала мужской красоты и силы,созданного гениальным зодчим.

И когдавязкое болото, именуемое великой страной, высохло и перестало отравлять жизньсвоим гражданам, отец с сыном полетели в Италию, откуда, как он считал,вылупилась вся мировая культура.

Давид боялсяобидеть папу, но он искренне не понимал, почему точно созданные подобия людейиз камня должны называться искусством, ведь любой живой человек намногокрасивее и интереснее изготовленной копии. И только исполинские дверибаптистерия пробудили в Давиде живой интерес. В голове пронеслось множествовопросов: зачем в прямоугольном здании четыре двери с каждой стороны? Почемуони такие огромные, высотой в несколько человек? И, наконец, почему ониценятся тем, что на каждой из створок изготовлены многочисленные фигуры,описывающие жизнь каких-то святых людей?

Для Давидалюбая обычная дверь была готовым шедевром, открывающим другое пространство,которое уводит в иные миры. Будучи мальчиком и глядя на отца за работой, онспрашивал: «А зачем делать скульптуры?» – «Для того, чтобы увековечить память»,– объяснял ему папа. «А память плохую или хорошую?» – не успокаивался Давид, начто отец, ваявший почитаемых идолов, не смог или не захотел ему отвечать.

Давид считал, что искусство проявляется в другом измерении. Искусство должно заставить человека удивиться, возмутиться, задуматься и вдохновить его на какие-то поступки. Давиду нравилось воткнуть лестницу в песок на пляже, а на верхней ступени написать «НЕБА НЕТ» и наблюдать за реакцией отдыхающих, которые начинали фотографироваться и обсуждать: «Как это неба нет? Мы же его видим!», но затем они задумывались: «А что же мы видим? И если небо есть, то где оно начинается? У самой земли? Над головой? Или еще выше? И где же граница этого еще?».

А установив старую оконную раму с алыми парусами на фоне прибоя, Давид испытывал радость, глядя на отдыхающих – вот, к окну подошла женщина с девочкой, они смотрели на паруса, задумчивая улыбка не покидала их лица. К инсталляции подходили, в основном, матери с дочерьми. Люди, стоя перед окном, общались между собой, а Давид пытался догадаться, о чем же. Возможно, думал он, мать рассказывает юной принцессе о сказочных Грее и Ассоль, которая сердцем знала о предназначенном судьбой капитане. А, может быть, женщина говорила о своих несбывшихся детских желаниях и о том, что если во что-то веришь, то это обязательно сбудется. И доказательством этому для нее является ее дочь, которой надо объяснить, что мечты не разбиваются, а иногда принимают другую форму. И с возрастом человек становится все счастливее и счастливее, а если кто-то так не считает – тогда и жизнь будет стараться соответствовать его ожиданиям.

Отец не понимал увлечения Давида пляжными конструкциями, оценивая это как баловство и очень обрадовался, когда сын выбрал профессию архитектора. Старый скульптор знал, что это приносит реальные деньги в жизни, а абстрактные композиции, создаваемые Давидом, только вносят смятение в головы зрителей.

Для Давида же все было наоборот. У него была мечта – создать скульптуру, которая могла бы исполнять желания. Пусть небольшие, мелкие, но очень нужные каждому обычному человеку. Давид чувствовал в себе знание – форма и пространство должны сойтись в одной точке и тогда наступит чудо.

После учебы он рисовал, мастерил, записывал, но все уходило впустую. В голове что-то лежало, но было запечатано и к этому чему-то надо было найти ключ.

Институт был закончен, за плечами множество спроектированных и построенных зданий. Но какая-то часть будущего была подернута дымкой, а за ней угадывалось массивное и непреодолимое нечто. Этот кусочек серости в голове Давида сбивал и портил настроение, как пятнышко плесени в идеально блестящей ванной комнате, раздражал и вносил дискомфорт.