Ирина Жадан - Весенний вальс. Рассказы

Бывало, что спать ложились, не снимая даже верхнюю одежду и обувь. Грохотало настолько близко, что старались держаться до последнего, но к утру не было сил ни стоять, ни сидеть с сумками на площадке у лифта, когда обрывки разговоров затихали сами собой от испуганных взглядов с неподвижных и бледных от страдания лиц.

Однажды ночью стены тряслись особенно сильно. Лифт отключили. Большие оконные проёмы, заделанные фанерой, не оставляли нигде укрытия от осколков снаружи и от взрывной волны. Здание строилось в мирное время. Оно не было рассчитано на то, чтобы укрывать людей от осколков снарядов. Узкая лестница на первый этаж с одной стороны, самой опасной, отделалась от внешнего мира стеклянной стеной. Никто не решался сходить по ней вниз. К тому же было ясно, что в случае прямого попадания нижний этаж будет надолго погребен под рухнувшими верхними этажами.

Анна вместе со всеми стояла у лифта, в ярком, режущем глаза, жёлтом электрическом свете. С каждым разом глухие разрывы звучали всё ближе, неумолимо и смертоносно. Один взрыв был уже совсем рядом. Следующий мог стать последним для старого здания и его обитателей.

Люди метались по коридору, то вбегая в свои комнаты за фанерными дверями, то выбегая из них к лифту с детьми и пожитками. Пожилая женщина забилась в тёмный угол на полу у лифта. Немой калека закрыл собой старую мать, которая тяжело дышала и оседала на грязный линолеум.

Анна отчётливо осознала, что настала последняя минута её жизни. Ближе, ещё ближе… «Господи! – взмолилась она. – Вот я, перед Тобой. Помоги мне, я одна и мне очень страшно».

В это момент здание содрогнулось от попадания. Люди застыли и кричали, не переставая, до хрипоты. От следующего взрыва с потолка посыпалась известка, треснула стеклянная стена у лестницы. Анна, не помня себя, бросилась по коридору. Навстречу ей бежала незнакомая женщина. Они столкнулись, и женщина крепко обняла Анну, которую била крупная дрожь. Из глаз Анны полились горячие слёзы. Она судорожно обняла незнакомку и закрыла глаза, ожидая последнего взрыва. Бесконечное одиночество поглотило её, как пустыня.

Тишина перед следующим взрывом всё длилась, и Анна услышала у самого уха, что незнакомка тихо молится: «Отче наш, который на небе…» Анна дрожащим и сдавленным от страха голосом подхватила: «Да святится Имя Твоё…». Обливаясь слезами, они стояли посреди шума, беготни, ругани, звона хлопающих дверей, и их молитва тоненьким лучиком возносилась к небесам. Взрывы продолжались совсем рядом, но больше не приближались.

Через некоторое время обе женщины разомкнули затекшие руки. Незнакомка молча погладила Анну по голове и пошла к лестнице. Больше Анна её не видела.

После этого случая многие люди поспешили уехать дальше, в более спокойные места. Отныне их судьбой станет странствие по чужой земле. Анна и ещё две женщины также собрались, и для них начались все мытарства поездок в неспокойное время.

Ехали на попутном транспорте, подолгу стояли в очередях на улице. Проверки документов, снова ожидание в очереди, снова проверки.

Дорога тянулась через голую степь, покрытую сухой прошлогодней травой. Кое-где ещё оставался слежавшийся снег, серый и пористый. В поле виднелись опоры линии электропередач, погнутые и искорёженные ураганом металла. На дороге попадались воронки с неровными осыпающимися краями. Однажды очередь изогнулась, обходя россыпь крупных железных осколков, границы которой были отмечены сухими ветками. Дул пронизывающий ветер.

Недалеко впереди в очереди стояла девушка с клеткой, в которой сидела нахохлившаяся канарейка. Холодный ветер раздувал лёгкие перья птички, которая сидела с закрытыми глазами, вцепившись коготками в перекладину. Хозяйка птички куталась в коричневую шубку и не смотрела на канарейку. Анне хотелось подойти и сказать девушке, что надо хотя бы накрыть клетку какой-нибудь тканью. Девушка повернула голову, как будто услышала мысленное обращение Анны. Выражение её лица ясно говорило, что обращаться к ней не стоит. Анна запоздало вспомнила, что выглядит совершенно нищей в убогом пальто с чужого плеча и стоптанных сапогах.

Потом были автобусы, которые снова и снова останавливались для проверок. Иной раз надо было выходить на улицу, в сгущавшиеся сумерки, иной раз можно было оставаться на местах. Багажа у Анны почти не было, поэтому она никого не задерживала, даже если приходилось отвечать на вопросы. Ответы Анны были так же бедны содержанием, как и её сумки. Вся прошедшая жизнь уместилась в нескольких словах. Анна безучастно думала, что это неудивительно. Ведь на памятнике вся жизнь человека умещается в тире между датой рождения и датой смерти. Да и была ли она, эта жизнь? Воспоминания противоречивы и изменчивы. Всё, что у неё осталось – это слова. Строго говоря, у неё нет никаких доказательств, что те или иные события её жизни происходили в действительности. Даже документы, выданные в одной местности, в другой уже не считались подтверждением чего-либо. Начать жизнь с чистого листа?.. А если так и оставить всё – чистый лист – и не начинать ничего больше? Сейчас Анну больше заботило, как встретить последнюю свою минуту. Несмотря на то, что она и её попутчицы давно выехали из опасной зоны, ощущение того, что жизнь может оборваться в любую минуту, осталось. Ведь это так и есть, просто обычно об этом никто не думает. После пережитого Анну постоянно занимал этот вопрос. Если раньше очевидную ясность необходимости готовиться к смерти заслоняли повседневные заботы, обязанности перед семьёй, работа, развлечения, то теперь, когда словно листья с дерева под холодным ветром, унеслись все декорации, Анна осталась наедине с памятью о смерти, как с отполированной дождём и ветром каменной плитой, на которой начертано: «Memento mori».