Виктор Горошин - Развод по-американски. Рассказы

Он начал заниматься восточными единоборствами и в двадцать лет полетел в далекий Ташкент на первый и, увы, единственный чемпионат Союза по карате. И даже почти выиграл у самого известного в стране пирата-каратиста, того самого, которого спустя несколько лет убили друзья-единоверцы.

Это было странное время. Время, когда под неба утреннего стяг… все страна… в едином порыве… под мудрым руководством… не расставаясь с комсомолом. И муляж в мавзолее такой, мать вашу, молодой, и октябрь почему-то юный, хотя вроде бы и осенний. Но!!! Что это были за НО! Там Окуджава путешествовал со своими дилетантами. Там буйствовал бесстрашный Аксенов. Там, как черт из табакерки, выскакивал бесподобный демон-альтист Данилов. А Катаев, этот старенький, так и не оправившийся от страха Катаев, вдруг вытащил на свет то, что десятилетиями прятал в тени одинокого паруса и боялся показать даже ближайшим родственникам. И страна месяцами играла в его угадай-ку и сопереживала новому Вертеру. А еще «Иностранка», эта скучная, косная «Иностранка», так любящая прогрессивных африканских писателей, вдруг отчаянно выплескивалась то Ирвином Шоу, то Уайлдером, а то и Айрис Мердок до всякой там терпимости и лояльности к меньшинствам. И Градский кричал из окон, мол «деспот пирует в роскошном дворце»! И вроде бы любимая песня того же муляжа, но мы-то понимали…

Хотя что это я? Извините, отвлекся. Вернемся к нашему герою, тем более, что он уже заканчивает университет и готовится к аспирантуре. Впереди блестящее будущее. Не без некоторого конформизма, конечно, но не мы его придумали. Однако, как вскоре выяснилось, судьба решила внести свои коррективы. И это за три дня до защиты дипломного проекта.

В те времена на каждом углу были установлены огромные стенды с портретами Леонида дорогого Ильича. Вот и на остановке, где Сергей с другом ожидали общественный транспорт, что-то такое поставили. И дернул дружка черт за язык:

– Смотри, какие у него часы хорошие, – указал он на портрет.

– Да, -лениво отозвался Сергей, – видимо, может себе позволить.

– Точные наверное, хорошо ходят.

– Не будь наивным, – Сергей поборол зевок, – отстают лет на двадцать пять…

И как-то не обратили они внимания на дяденьку лет пятидесяти, скромно стоящего рядом. А дяденька по профессиональной привычке обращал внимание на все. Поэтому он подозвал проходящего рядом милиционера, достал какую-то корочку и представился:

– Майор Мишин. Комитет государственной безопасности. Пройдемте-ка, молодой человек, со мной. Здесь недалеко. Познакомимся.

– А я? – спросил друг.

– А вы идите по своим делам. К вам у меня претензий нет.

– А к нему какие претензии? – друг ответил преданный, друг ответил искренний.

– Идите, идите, юноша. А то и к вам появятся.

К чести Сергея скажем, что ему абсолютно не хотелось втягивать товарища в скверную историю. Поэтому он, не оборачиваясь, пошел прямо по указанному майором направлению. Впрочем, тот большой мрачный дом, к которому они направились, в городе был известен всем.

Войдя в здание, майор привычным и явно формальным жестом показал дежурному свое удостоверение, на ходу бросил «Этот со мной» и прошел к лифту. Сергей тянулся следом, гадая, поедут ли они наверх или совсем в другую сторону, как, скажем, Штирлиц с Мюллером. Поехали на пятый этаж, что почему-то немного успокаивало. Мишин завел Сергея в какую-то комнату, в которой из мебели были только письменный стол и два стула.

– Документы есть?

– Есть, – сказал Сергей, протягивая студенческий билет.

Мишин раскрыл книжечку, наметанным взглядом сличил фотографию с оригиналом и бросил ее на стол. Он уже пожалел, что в необдуманном порыве служебного рвения притащил сюда этого парня, ровесника своего сына. Он знал этих ребят, часто видел их у себя дома, любил с ними разговаривать. Его удивляла и почему-то радовала та страстность, с которой они отстаивали перед ним свою точку зрения, даже зная о его профессии. Он не стыдился того, что завидовал им. По крайней мере тому, что выросли они уже в более-менее вегетарианские времена и могли позволить себе многое из того, за что он в их возрасте мог получить десять лет лагерей, а то и пулю в подвале. Майор вспомнил недавний разговор с сыном. Валерка называл этих странных ребят Синявского и Даниэля совестью нации. Мишин уже почти забыл процесс над ними, прошло достаточно много времени, но хорошо помнил, что одному дали всего пять лет, а другому семь.