А выше колен – бархатные бедра, между которыми кокетливое пространство в виде лодочки. Все это было отвлекающей обманкой, позволявшей скрывать, что вот уже три года Марина неизлечимо больна. Буйные запои отца, визгливые драки родителей, прогрессирующее белокровие брата не прошли бесследно. Однажды весной Марина лежала на рассвете без сна, укрывшись с головой одеялом, пугливо прислушиваясь к звукам квартирки, стены которой накрепко пропитались табачным дымом, руганью и перегаром. На кухне капал кран, изредка тишину утра вспарывал яростный храп, грубое бормотание и всхлипы во сне. Именно тогда что-то внутри ее хрустнуло, будто ветку хвороста переломили пополам, готовя к растопке костра. Марина отчаялась и окончательно разлюбила жизнь. С того раннего утра начались ее неожиданные провалы в бездонную темно-серую пропасть. А потом – шаткие возвращения, каждый раз вынуждавшие рождаться снова и привыкать ко всему заново. Усатый седенький врач в обшарпанном кабинете районной поликлиники пробормотал, что это всего лишь недостаток сахара в крови. Скорее всего, подростковое, скоро пройдет. И отпустил без рецепта. Но обмороки повторялись. Марина боязливо вслушивалась в себя, каждую минуту ожидая явление вестника. Тихого темно-серого ангела, властелина ускользающего мира, который всегда возникает за пару минут до потери сознания. Каждый раз при его появлении она старалась как-нибудь защититься. Когда вестник обморока снова кротко и печально надвигался на нее из форточки, прямо из морозного февральского неба, сковывая душу сизым холодом и лишая воли, Марина читала про себя стихи, все подряд, которые знала наизусть. А еще – детские считалочки. И куплеты въевшихся в память песен из сигаретных ларьков и комиссионных магазинчиков. Со временем она научилась сопротивляться: через силу дышала, изо всех сил сжимала кулачки, безжалостно впиваясь ногтями в ладони. Со временем она научилась мастерски цепляться за свет, оттягивая момент забытья. И никто никогда не догадывался, что с ней что-то не так.
В тот день Марина забирала деньги, собранные сослуживцами на похороны брата. Говорливая вахтерша птицефабрики, антикварная старушенция с прической-люстрой на сиреневой седине, пристально вглядевшись в бледное личико, посоветовала Марине всегда носить горстку карамелек «барбарис». «Больше тебе ничего не нужно, милочка. Не вздумай скитаться по врачам. Как почувствуешь, что жизнь опять от тебя уплывает, – карамель в зубы и побежала дальше. Сладкое меня всегда спасало. Я так сорок лет существую – и ничего, как видишь».
Старушенция оказалась права. С тех пор главное для Марины – всегда иметь при себе маленькие разноцветные карамельки, ни при каких обстоятельствах не выпускать заветный пакетик с леденцами из рук.
Между тем шум погони приближался. Мотоциклистов патрульной службы стало, кажется, вдвое больше. Они с ревом неслись на поиски нарушителей по пустынным улочкам Черного города. Реза так и не разобрался в карте, наугад свернул в темный проулок, притормозил возле мраморного здания, что-то прокричал, настаивая, чтобы Марина вышла и ждала его возле подъезда. А еще он пихнул ей в руки какой-то пакет.
Марина покорно хватает пакет, выскакивает из машины. Реза уносится. Дверь подъезда заперта. Марина садится на ступеньки, от волнения она так бледна, что мелькающим по улочке мотоциклистам кажется, будто на лестнице лежит приготовленный для прачечной ворох пододеяльников, скатертей и простыней. Мотоциклисты несутся мимо с выключенными фарами, их тени похожи на огромных летучих мышей.
Чтобы немного успокоиться, Марина безвольно покачивается, сжавшись на ступеньках. По обе стороны от нее – такие же черные двери, ни одного фонаря в округе, темнота пожирает город окончательно. «Все, в сущности, очень хорошо, – жалобно убеждает она себя, – Реза скоро со всеми разберется и приедет сюда. Мы окажемся в одной из его пяти квартир, раскиданных по всему миру. Там будут черные стены, черный кафель в ванной и необъятная кровать с черным бельем и булькающим водным матрасом».
Грезы похищают Марину из Черного города. Она представляет, как очень скоро нежно вылижет любимому ухо, почувствовав на языке велюр его кожи, солоноватые жесткие волоски, горчинку морской воды. Потом она нежно укусит его в шею, зароется носом в подмышку… И вот ее щеки уже пылают, сердце полнокровно бьется, жилки груди пульсируют. В это время мимо Марины беззвучно снуют жители Черного города: кроткие непримечательные тени, растрепанные работяги, призрачные жители окраин. Начинается ночная смена, каждый спешит по своим делам. Ни луны, ни звезд. Небо черное, как дешевенькая ткань для обивки гробов. Вдалеке слышен шум двигателя приближающейся машины. «Скоро все образуется», – убеждает себя Марина и ждет Резу. Но он не возвращается к ней ни через секунду, ни через очень долгую минуту, которая тянется и тянется, наверное, целую вечность.
Читать дальше