Владимир Буров - Рай. Пионэрэн! Зайд Бэрайд!

– Нет. А что это такое? Шутка такая, что ли? Нет, нет, ты должен умереть! В Куршавель я тоже не поеду. Из-за тебя Толстопяткин я потеряла квалификацию великолепной актрисы. Мне уже скоро черт знает сколько лет, а славы нет практически никакой. Это ужасно.

– Я оставлю тебе этот особняк.

– Этого недостаточно.

– Единственный способ прославиться, это попасть в экспедицию на Тот Свет. Случай уникальный. – Он хотел добавить, что, мол, и меня тогда ты больше не увидишь никогда, и не будешь страдать, Но промолчал.

– Я согласна, – сказала Маша. Во время обеда она выходила из комнаты, специально для того, чтобы позвонить одному знакомому в МИД. И узнала, что кажется, такая экспедиция намечается, но попасть туда невозможно. Больше он не мог ничего сказать. Если нельзя попасть, надо соглашаться.

И она согласилась, сама, не зная на что.

Толстолапенко хоть и обещал, но в дальнейшем оказалось, что Марианна, помощница, наложница и служанка Ксении Серовой вовсе не намерена отказываться от ухаживания за своей госпожой. С самой Ксенией даже и заговаривать об этом было бесполезно. Пришлось Мишке Толстопятенко взять Марианну с собой в Давос. А то уж пришлось бы опять жениться.

Собственно, весь этот рассказ к тому, что ведь Ксения Серова любила размышлять, ругая свою подругу Марианну, как будто она, то есть Ксения, была пьяным извозчиком, а Марианна ее лошадью. Правда она дала зарок так больше не делать. Но вот сейчас перед атакой Терминаторов Ксения не сдержалась, и обратилась к своей подруге, которой здесь не было. Ксе по старой привычке продолжала разговаривать с Марианной, хотя обращалась к Маше, как будто она была Марианной.

– Разведка, где информация о противнике? Кто сегодня командует отрядом саранчи?

– Еще не выяснили, Ксения, – ответила Маша Миронова.

– Мать твою! Чем же ты занималась всю ночь? Засранка, проститутка, безмозглая идиотка. Зачем только я тебя взяла с собой?! – И добавила: – Разведку расстрелять. – Хотя Ксения и не брала ее с собой. Она бы ни за что не рассталась со своей Марианной. Просто Маша явилась в самый последний момент, и менять что-либо уже не было возможности.

– Подожди, не горячись, – сказал Сид. – С разведкой надо разобраться.

– Послушай, Онегин, я сказала: не суйся не в свое дело. Я тебе не жена, а такой же точно командир Сопротивления, как и ты.

– Я просил тебя не называть меня Онегиным.

– А я буду. Всё равно это последний рассвет. Сегодня нас убьют Терминаторы. – Она обернулась к Мироновой: – И ты не обижайся.

– Да пошла ты на – слово на букву х в его ослабленном значении! Не обижайся! Действительно: и не обижайся.

– Ну – слово на б – я уже не знаю, что и сказать. Неужели ты не понимаешь, что я могу приказать тебя расстрелять? Пока я командую этой лавочкой, вы будете меня слушать! Что я говорю, а не всякую – слово на х! Разведку расст…

– В восемнадцать ноль, ноль все расстрелы отменены, – сказал Сид.

– Онегин, падла, ты мне помогать должен, а ты ведешь себя, как… как баба.

В это время там был еще один человек. Это был Машков. Он стоял в сторонке и грустно напевал какую-то песенку.

– Что ты там бубнишь? – спросил Сид. – Опять эту песенку? Ну точно!

Действительно, Машина пел:

– Остался у меня на память от тебя, портрет твой, портрет работы Пабло Пикассо. Портрет твой, портрет работы Пабло Пикассо.

Мошков получил прозвище Машина потому, что у него живого осталось совсем мало. Как-то: голова и туловище. Практически больше ничего. Одна рука сделана из пулемета, другая из гранатомета. В ножных протезах запасные обоймы. Перемещался исключительно на миниатюрных ракетных двигателях. Остальные были тоже не подарок. Сама Серова имела золотые груди и одну руку из вертолетного винта. Сид последнюю атаку отбивал сидя на жопе. Ведь обе ноги его уже две недели были превращены в нейтронные установки, а руки, как у мага излучали энергию, способную отбросить на сто метров лошадь. А лошадей тут хватало. Маша была самая живая. У нее только пол лица было заменено на титан, и один глаз совсем не был похож на настоящий. Маша пожелала, чтобы вместо глаза ей поставили бриллиант.

– Я и одним увижу то, что мне надо, – сказала она.

Остальные бойцы были такими же. Сейчас они занимали свои места за развалинами бывшего когда-то здесь университета.

– Чего спорить, – сказал Машина, – всё равно сегодня нас всех перебьют.

– Послушай, как тебя там? Машина, что ли? – сказала Ксения, – запомни, после сегодняшнего боя я буду звать тебя Пикассо. Ты согласен удочерить меня?