Виктор Мережко - Не ждали…

– Кеша?.. – улыбнулась одними губами Софья Андреевна. – Вы тоже так его зовете?

– Его так все звали. Даже люди, которые сейчас живут в нашем доме, знают это имя.

– Вы побывали в его доме? – вскинула тонкие нарисованные брови главврач.

– Так получилось.

– И отец вам нужен, чтобы отсудить дом?

– Я этого не говорил.

– Но вы успели туда заглянуть?!

– Ночевать было негде, вот и заглянул. А почему это вас так волнует, Софья Андреевна?

– Я тревожусь исключительно за здоровье вашего отца. Если ко всему прочему… ко всем проблемам… вы еще затеете и возню с домом, это сведет его в могилу в считаные дни.

Баринов поднялся:

– Я не уйду, пока не увижу отца.

– У нас для таких случаев предусмотрена охрана.

– А у меня для таких случаев предусмотрены семь лет отсидки… Покажите отца!

Софья Андреевна помолчала, барабаня хорошо накрашенными ногтями по столу, наконец кивнула:

– Хорошо. Но просьба: если у Кеши случится приступ, вы будете обязаны немедленно покинуть палату. – Нажала кнопку селектора, распорядилась: – Алена, пусть подготовят девятку. Да, Баринов должен быть там один. И более-менее приведите его в порядок.

Девятая палата была самая обычная, довольно просторная, рассчитанная на шесть коек, с двумя зарешеченными окнами. Кеша, грузный старик в сером больничном халате, нестриженый, обрюзгший, сидел у одного из окон, смотрел на работающих во дворе больных под присмотром санитаров, методично раскачивался назад-вперед.

Егор в сопровождении Софьи Андреевны и двух дюжих медбратьев вошли в палату, остановились сразу за порогом.

Главврач жестом показала, чтоб санитары отошли назад, взглянула на Баринова.

Тот сделал шаг вперед, позвал:

– Отец…

Больной никак не отреагировал на зов, продолжая наблюдать за двором.

– Батя, – снова произнес сын. – Кеша!

Спина Кеши едва заметно вздрогнула, он неторопливо оглянулся. Посмотрел на вошедших долгим и внимательным взглядом, чему-то усмехнулся, потом отвернулся и снова стал смотреть в окно.

Егор повернулся к главврачу, попросил:

– Выйдите из палаты. Я хочу побыть с ним один.

– Это небезопасно.

– Пожалуйста.

Софья Андреевна поколебалась, кивнула на красный квадратик возле двери.

– Это тревожная кнопка. Если случится приступ, сразу вызывайте.

Главврач и санитары ушли, Егор постоял какое-то время, глядя на сутулую спину отца, затем двинулся, остановился прямо перед ним.

– Папа… Отец.

Кеша медленно перевел на сына глаза, некоторое время просто смотрел, затем негромко, чуть врастяжку произнес:

– Мне очень хорошо.

Баринов опустился перед ним на корточки.

– Ты меня узнаешь?.. Это я, Егор. Твой сын.

– Сын.

– Да, сын. Узнаешь? Кеша, узнаешь?

– А я Кеша, – по-детски улыбнулся старик.

– Кеша… Да, ты Кеша. – Егор сглотнул ком, застрявший в горле. – А я твой сын. Я вернулся, Кеша!

Тот никак не отреагировал на слова, медленно отвел его руку и уставился в зарешеченное стекло.

– Батя, посмотри… Я твой Егорушка! – Он вдруг крепко взял за худые плечи отца, с силой встряхнул. – Я вернулся! Освободился. Теперь я буду с тобой, отец.

Лицо Кеши неожиданно исказила гримаса страха, он поднялся, стал пятиться к стене, бормоча:

– Не надо. Не надо, бить! Пожалуйста!

Баринов перехватил его, вплотную приблизил лицо, стал говорить часто, с беспомощным остервенением:

– Отец!.. Ну посмотри же! Ты должен… обязан меня узнать. Я Егор. Твой сын… Наш дом, наши стены, моя мама… рояль в большой гостиной! Вспомни, отец!

Кеша снова внимательно и молча смотрел на небритое лицо человека, затем вдруг виновато, снова по-детски улыбнулся, прошептал:

– Рояль?

– Да, рояль!.. Ты каждый день играл на нем!.. Гости, друзья! Мама!.. А ты играл! Помнишь?

– Помню.

– А я сын!.. Твой сын.

– Сын?

– Да, да, папа!.. Сын! Егор. Егорушка, как ты меня называл.

– Здесь тоже рояль. Я тоже играю.

Кеша медленно и неуверенно протянул ладонь к лицу Баринова, почти не разжимая губ, пробормотал:

– Сын… Сынок?

– Да, папа, да… Сынок. Узнал?

– А где Нина?

– Нина?.. Мама? Я все расскажу, отец! Главное, ты узнал меня.

– Где Нина? – вдруг решительно потребовал отец. – Позови ее!

– Потом, Кеша!

– Сейчас, сейчас, сейчас… – бормотал тот, вытирая слюну на губах. – Ты опять ее обидел?

– Нет, отец, не обижал. – Егора душили слезы, он едва сдерживал их. – Клянусь, не обижал!

– Она простила тебя?

– Да, папа, простила.

Старик взял обеими ладонями его лицо, снова долго изучал, что-то припоминая, затем вдруг приблизил к себе, вжался в него, замер, дыша тяжело, с хрипом, с нутряным клекотом.