Лидия Гончарова - Приличные люди. Небольшой роман

Забыл сообщить, больница, где я пришёл в себя, находится в городе Гамильтон, на островах Новая Зеландия. Для вас это – на краю света, среди чужого океана.

В настоящее время я пожилой мужчина, мне, наверняка, пошёл девятый десяток. Конечно, операциями в такие годы заниматься никто не рискнёт, но до сих пор я консультирую, а ещё совсем недавно ассистировал в сложных и интересных случаях.

Я был невероятно занят, пока занимался практикой вплотную, и только два последние года занимаюсь делом, с которого, безусловно, следовало бы начать. Да я бы и начал, если бы была возможность.

Память возвращалась ко мне постепенно в виде отдельных картин, часто во сне. Первое, что я вспомнил хорошо, это английский язык. Вокруг все говорили на английском, и я всё понимал.

Потом сразу вспомнился русский язык, но говорить было не с кем. И всё же очень хотелось, из чего я сделал вывод о своём российском происхождении.

Я не буду сейчас загружать вас подробностями, только среди имён, пришедших мне в голову, лучше всего я помнил Алекс Рубан. Затем вспомнил имена Нина, Карл и Эмилия Янсонс.

Это имя мне почему-то особенно дорого. Потом я вспомнил, что Нина была Рубановская, а Карл, как и Эмилия, тоже Янсонс, из чего я предположил, что я, возможно, Рубановский, Нина моя жена или мама. А Карл Янсонс, очевидно, Ваш муж. Или отец.

Я пробовал разные варианты, и только сочетание Эмилия Карловна Янсонс, нечастое имя в России, дало мне три результата. Первая Эмилия – 1899 года рождения, её искать нет смысла, вторая, наоборот, ей всего пять лет. А вот ваш год рождения показался мне подходящим.

Прошу Вас, если моё имя Вам знакомо, откликнитесь. Помогите Вашему соотечественнику познакомиться с самим собой на закате жизни. Благодарю за потраченное на это письмо время и за Вашу доброту, если Вы соблаговолите написать мне любой ответ.

Искренне Ваш, Алекс Рубановский.

P.S. Если, о, счастье!, окажется, что я не чужой Вам человек, я пришлю новое, более подробное письмо о себе и своей жизни. Отвечу на любые Ваши вопросы и задам миллион своих. А.Р.»

Митя прочитал письмо три раза. Вот он, поворот в жизни. Эмилия никогда больше не выходила замуж, это при её-то красоте, образованности и материальной независимости.

Митрофан однажды задавал этот щекотливый вопрос, и она ответила, что нет на свете подобного мужчины, каким был её муж, что для неё он – целый мир и вся жизнь. Что два года замужества – не один день. Что она не видела его неживым, и никто ничего не сказал ей о гибели Александра Рубановского.

Митя запомнил тот разговор и никогда больше к нему не возвращался. Эмилия Карловна была его педагогом в институте, руководителем диплома, и теперь он уговаривает её быть руководителем диссертации.

Но она хорошо знает характер Митрофана Ломова и уверена, что тот никогда не напишет никакую диссертацию. Карты не дадут. Он в них погряз гораздо сильнее, чем просто «расписать вечернюю пульку». Он погиб в игре, примерно, как она в лошадях. Не придётся им, ни ей, ни ему, сказать в науке своего слова.

А в этой истории они вместе, пожалуй, разберутся. Вот и нашла прекрасная женщина, его хороший друг и учитель, близкий по духу товарищ и партнёр, нашла свой давно пропавший «целый мир».

Митрофан вышел к игрокам:

– Как дела, Эмилия Карловна? У меня всё хорошо. Хотите, поменяемся местами? Идите, почитайте. Очень интересно.

– Вот наш выигрыш, твоя десятка. Смотри, не проигрывай. Не страшно, говоришь?

– Всё отлично. – И уже картёжникам, – У меня мизер.

Эмилия, испуганно:

– Начинается! Рискуешь, аспирант!, – и закрыла за собой дверь в голубиную комнату.

«СОБЫТИЙ РАЗВОРОТ».

Эмилия Карловна долго не выходила из спальни. Митя уже поглядывал на дверь с тревогой. Ещё бы! Такое потрясение не всякий выдержит, не у любого-каждого хватит сил сохранять спокойствие.

У Эмилии Янсонс хватило. Выходя к обществу, она превосходно держала лицо. Правда, голос был на полутон выше обычного, когда хозяйка дома заговорила:

– Митя, останься после пульки. Вторую сегодня не играем, господа. Простите, если я вам сорвала вечер.

Плютто размял спину, потянувшись:

– Я и сам что-то устал. «Не тот я стал теперь», – пропел тенором баритоновую арию Грязного Владимир Афанасьевич Плютто, старый знакомый, почти приятель Эмилии в течении последних тридцати лет. – Нельзя не спать две ночи подряд.

Лохматый встал со стула, предложил, надевая пиджак:

– Пойдём, Болт, поужинаем. Я выиграл немного, хочется расслабиться.