Вадим Дядик - Перепутье (сборник)

– Тьфу ты, тоже мне – «самец»… – с досадой пробормотал Чуркин, – дался мне этот Георгий-Оргий…

Он развернул нарисованную им схему, придвинул чертёж и, вздохнув, снова погрузился в хитросплетения расчётов. Когда он их закончил, ещё раз внимательно посматривая в чертёж и схему, тихонько приговаривал: «Так… так… Ну, да… Ага… А здесь?.. Да, нет – всё правильно… Ну-ну…». И, наконец, решительно сказав: «Ну, что ж, Чуркин, в атаку!» – начал настраивать станок, нажимая на кнопки, вращая ручки и переключая рычаги станка. Станок, плотоядно заурчав, ожил и Чуркин, забыв про «растрёпанные чуйства» и Жорку, вдохновенно отдался работе.

Только в столовой, за обедом, он снова вспомнил о нём и решил, что он мужик, в общем-то, ничего и, быстрее всего, умышленно создаёт вокруг себя ореол этакого неотразимого сердцееда: каждому хочется быть значимым и выделиться из общей массы каким-нибудь «выпендриванием». Вот и «выпендривается»…

После обеда Чуркин пару раз звонил Катерине, уточнял некоторые нюансы и снова с головой уходил в работу, не слыша и не замечая ничего вокруг, и чисто машинально то бубнил какой-нибудь стих, то мурлыкал какую-нибудь песенку. Естественно, он не заметил, как в конце смены в его «закутке» появились Катерина, хотела сразу с порога что-то сказать, но, удивлённая, остановилась, придержала входную дверь и тихонько присела на стул возле стола, с затаённой улыбкой прислушивалась к его «художественному чтению» – он как раз читал Маяковского:

– …отсыреет и броня-а-а. Дремлет мир, на Черноморский округ синь-слезищу морем оброня. – выключил станок, обернулся и… замер: – …Оп-па на!!! И давно Вы тут, Катюша?

– Да нет. Минут пять, наверное. А что это ты так проникновенно декламировал?

– У-тю-тю… А подслушивать, Катюша, нехорошо… – смеясь, Чуркин погрозил пальчиком, и – серьёзно: – Маяковский. Со мной такое бывает. Когда очень увлекусь. Хотите кофе? Растворимый.

– Конечно, хочу! – С радостью согласилась Катя и, когда Чуркин вручил ей банку, ахнула: – Ух, ты! Откуда у тебя такой?

– Тсс. Контрабанда. С очень чёрного рынка… – прикладывая палец к губам, таинственным шёпотом произнёс Чуркин, засмеялся и пояснил:

– Так, ведь у меня тёща с женой работают в общепите. Тёща – в центральном ресторане, а жена – в обкомовской столовой.

– Хорошо устроился. А, можно, я с тобой буду дружить?

– А это будем посмотреть на Вашу поведенцию, Катерина Митревна.

– Я буду хорошей девочкой, Шурик! Очень-очень хорошей! И послушной.

– Правда?

– Правда-правда. Честное пионерское!

– Ну, тогда – уговорила.

Они весело засмеялись.

– Но и это ещё не всё… – и Чуркин разложил на столе газету, достал кружки, ложки, сахар, лукаво взглянул на Катерину (знай наших!) и – бутерброды с красной икрой и сервелатом. Катерина всплеснула руками:

– Ничего себе!

– В нашем департаменте тока так. – шутейно-солидно произнёс Чуркин и, перекинув через руку замасляную тряпицу, подобострастно добавил: – Прошу, момзелька! Кушать подано!

– Благодарствуйте, барин. С превеликим удовольствием. – Приняла его игру Катерина, сделала книксен, села и уже капризно: – А почему я не вижу тут заливных соловьиных язычков с оливками? А ананасы…

– Простите, сударыня, но их все ещё вчера изволила откушать на своём юбилее Гертруда Матвеевна, моя тёща… Так что, простите, но это всё, что осталось от ея щедрот. Уж, не обессудьте.

Они засмеялись и, перекидываясь шуточками, принялись за кофе и бутерброды. Чуркин с удивлением отметил, что он свободно, словно знаком с Катериной уже «тыщу лет», сыплет шутками, находит нужные слова, нисколько не смущаясь, сыплет всплывшими вдруг в памяти, рискованными анекдотами и, вообще, чувствовал себя с ней на удивление непринуждённо и, даже – легко и бесшабашно. Незаметно разговор снова перешёл на «корягу». Они подошли к станку, и Чуркин снова показал Катерине все искомые размеры и тонкости настройки станка. Катерина, кивая головой, внимательно слушала пояснения Чуркина. Даже когда Чуркин уже отошёл к столу и взялся за кружку с кофе, она всё ещё осматривала свою «корягу» со всех сторон и, наконец, тихо пробомотала: «Вот теперь понятно, где была зарыта собака…».

– Катерина Митревна, кофей стынет, однако… – оторвал её от «коряги» Чуркин.

– И то, правда. Ой, Саша, Вы пьёте из моей кружки!

– Ну и что?

– Да, нет, ничего… Только я пила с этой же стороны.

– Да? Тогда будем считать, что мы поцеловались. – Лукаво глядя на Катерину, нашёлся Чуркин.