Николай Королев - Керенский

Александр Керенский, первый за всю российскую историю законно избранный Правитель России, не казнился тем, что он не жалел ни себя, ни других на государственной службе, и ни тем, что он и его Правительство не достигли поставленной цели. Возможно, в тот момент времени она не являлась достижимой. Никто не был властен над ней. Цели высокой, несущей народу свободу и благоденствие, а государству могущество. В то после февральское время он, возможно, один-единственный из всех, отчетливо видел контуры будущего обновляемого государства. В кругу мужей, стоявших у кормила власти, не было другого Александра Керенского, который, очертя голову интуитивно взял бы на себя великое государственное дело ответственно и уверенно со знанием управлять огромной страной. Управлять на самом крутом изломе ее исторического хода, когда в ее плоть впились, словно вампиры, мировые кровопийцы. Управлять в условиях войны, войны затянувшейся и непопулярной в народе. Войны с неисчислимыми жертвами и лишениями, породившей разруху всех основ государства. В условиях наглого предательства, саботажа и открытого противостояния. Борьбы на два фронта: против Германии и против ее тайной колоны внутри страны большевиков и в купе с ними анархистов всех мастей.

Министр-Председатель Временного правительства сумел, в те 100 дней отпущенных ему, наладить функционирование госаппарата, принять неотложные законы, приступить к реформированию в сфере производства, в армии, судебном деле. Тлетворная большевистская догматика, фальшь не прошли даром, сломили веру людей в добро. Довели до кровавых преступлений, когда брат шел на брата, межа ненависти разделяла семьи, делая из них врагов. Требовалось многих трудов, чтобы разубедить массы, направить их устремления на созидание.

Правитель России пребывал в Тронном Зале в одиночестве, стоя у колонны не шелохнувшись, будто слился с ней, прижав руки к ее беломраморной поверхности. В Зал он вошел непроизвольно. Может сам не знал, зачем он здесь. А, возможно, подсознательное чувство, порыв души сами по себе позвали, повели его сюда. Подсказали – так надо! Думы мрачнее одна другой обуревали его сознание. Неслучайно вспомнился разговор с царем. И резюме: судьбы их схожи. Очень даже схожи. Особенно последние аккорды. Сия минута ему открыла со всей обнаженностью всю несправедливость его положения, также как и заката Дома Романовых.

Поэтому не случайно Председатель Временного Правительства России оказался на царском месте. Здесь у этой колоны. Могло почудиться на долю секунды, что человек этот своей могучей, атлетического склада фигурой подпирает свод огромной державы. Хочет удержать, как Аполлон, на своих плечах одну шестую часть суши планеты Земля, владений России. И мог бы держать. Символически ведь так и воспринималось. Но перед ним уже пролег рубеж, правильнее сказать, два рубежа. И он, Керенский, между ними. Обстоятельства подстроили ему эту хитрую западню. Западню, в которую он вошел сам, хотя и не без посторонней усердной помощи.

Да что же произошло на Белом свете, от чего ему так мучительно больно на сердце. Где, когда он сделал неверный шаг. Неужели годы на государевой службе не дали ему нужного опыта на поприще управления страной. Дали, он знает это. Иначе не принял бы тогда, в июле, «навязанного» ему предложения. Он не карьерист, как это кажется тем же Некрасову с Терещенко, даже обоим Львовым, многим другим его нынешним министрам, настоящим и бывшим. Почему они не увидели его души, открытой для них и для всех с кем общался и с кем работал. Зазнайства и зависти, этих низменных наклонностей, никогда не знал и не испытывал. Недолюбливал тех, кто был поражен ими. Тот же Милюков Павел Николаевич, с виду добр и покладист, но как заносчив. Эпизод с его отставкой показал всю неприглядность проявленных им качеств. Чего же он, Керенский, не смог увидеть, понять, упредить в той напряженной, кажется, до помрачения ума, своей работе. Нет! Не мог он ничего оставить вне поля своего зрения. Быть почти сутками на ногах, в непрерывных делах. И он жил этой работой. Этого требовала страна, в которой совершилась демократическая революция.

По гулким анфиладам Зимнего Дворца простучали похожие на барабанный бой шаги. Простучали и затихли. «Вот некстати». – Досадуя, отвлекся от мыслей Правитель и, обернувшись встретил вошедшего вопросом:

– Какую весть вы, господин Барановский, принесли мне на сей момент? – Министр-Председатель выговаривал тираду нарочито напыщенно, не выдавая свою горькую думу. – Чем вы порадуете меня, почти брошенного всеми горе – Правителя, выпустившего из своих рук государство. Неужели большевики отказались брать власть, когда она помимо нас сама валится им под ноги? – Он чеканил за словом слово – слова жуткие в своей сущности, а по лицу у глаз сквозили тонкие черточки скупой смешинки-улыбки, признак наступившего в нем равновесия между умом и сердцем.