Даниил Горбунов - Крупицы золота в тумане

– Да, жалко человека, жалко, – задумчиво сказал Генри.

Эдвин понимал, что даже Генри, который только-только к ним присоединился, сочувствует Тому. Но сочувствие нового путешественника, который никогда не видел Тома, ни в какое сравнение не шло с сочувствием Эдвина. Генри ведь не знал, что у этого несчастного осталась в Нью-Йорке семилетняя дочь. А Эдвин знал это, и мысль о бедной девочке не давала ему покоя, чуть ли не сводила его с ума. И ему постоянно казалось, что он слышит, как Том щёлкает пальцами, этот звук просто преследовал Эдвина.

Из всех путешественников только Мэтью выглядел полностью невозмутимым. Даже Конор сегодня меньше показывал агрессию. А Мэтью всё так же продолжал молчать и прятать руки за спину. Его взгляд, бегающий туда-сюда, какой практически сегодня был и у Фрэнка, ещё больше стал раздражать Эдвина. Но Эдвин понимал также, что он не мог сказать, что Мэтью не думает о Томе, судя только по его невозмутимости. Конечно, часто мысли и поведение человека не совпадают. Но Эдвин всё равно продолжал упрямо считать, что Мэтью наплевать на Тома, и он не мог объяснить причину возникновения подобного мнения об этом человеке.

Эдвин всё вспоминал разговор с Томом, наблюдал за другими путешественниками, и не заметил, как за этим занятием прошло около часа. Только появление мистера Рассела вернуло его из прошлого в настоящее. Роберт вышел из фургона больного, и по тому, что он держа шляпу в руках, и по его особенно грустному взгляду, всё стало понятно.

– Я должен сказать вам, что Том скончался, – сообщил Роберт, с задумчивостью оглядывая всех путников.

Услышав это, Эдвин невольно передёрнулся и зачем-то осмотрелся. Удивительно, что когда кто-то, кого ты хорошо знал, умирает, вся вселенная равнодушно продолжает жить дальше, миллионы людей продолжают жить дальше, а ты понимаешь, что не можешь поступить так же. Умерший человек в одно время и крохотная песчинка во вселенной, потеря которой никак на ней не скажется, но с другой стороны он целый мир для тех, кто его знал. Значит, смерть человека, если хотите, это смерть целого маленького мира, это закат целой цивилизации.

Вскоре тело Тома вынесли из фургона. Оно уже начало холодеть, приобретая тот нежно-белый оттенок, характерный всем трупам. Он сильно исхудал за это время, на его лице появился еле заметный блеск, вероятно из-за слюней и слизи. Только черты лица, да цвет волос напоминали в этом странном тощем существе старину Тома, того самого надеющегося на удачу Тома, любящего щёлкать пальцами.

Его тело завернули в какой-то зеленоватый брезент и пока положили на землю. Мистер Рассел принёс лопату, которую планировали достать лишь по приезду в Калифорнию, но сейчас, понятное дело, она понадобилась не для поиска золота.

Роберт принялся копать. Почва была здесь песчаной, но всё-таки более пригодной для захоронения, нежели чистый песок. Они остановились рядом с небольшим оазисом. Эдвин не был уверен, как точно назвать маленькую чащу, рядом с которой они находились. Хоть здесь и росли деревья, буквально через несколько метров снова начинались дюны.

– Марк, – сказал Роберт, – принеси какую-нибудь палку оттуда.

Марк, не сказав ни слова, ушёл выполнять данное ему поручение.

Мистер Рассел, пока Марк искал палку, закончил копать могилу. Тод и Эдвин, стоявшие ближе всех к телу умершего, подняли его с земли и медленно положили в яму.

Хоть Эдвин и выглядел вполне спокойным, на самом деле он очень тяжело переносил смерть Тома.

– Но правда, раз уж мы согласились ехать в Калифорнию, то должны надеется на лучшее, – слышался ему голос Тома откуда-то из-за спины, точно там стоял призрак его товарища.

Эдвин отвёл взгляд от завёрнутого в брезент тела и посмотрел на чащу, от которой с палкой шёл Марк. Ему вдруг привиделась девочка, стоящая рядом с одним из деревьев. Маленькая девочка лет семи в красивом белом платье удивленно смотрела на Эдвина, не понимая, что происходит. У неё был такой же, как и у отца, нос, и выражение глаз таким же, как и у Тома, когда он вспоминал о доме.

Мистер Рассел уже закапывал могилу. Никто ничего не говорил, и от этого обряд похорон выглядел ещё более неестественным: на похоронах читают молитву, – но если кто-нибудь из путешественников и мог сделать это, он навряд ли бы решился. Но неестественность заключалось даже не в том, что не прозвучала молитва, никто ни слова не сказал об умершем. Хотя что они могли сказать о человеке, которого практически-то не знали? Да, они вместе с ним провели несколько месяцев, и всё же далеко не все знали, что в Нью-Йорке у Тома осталось семилетняя дочь.