Александр Фарзалиев - Третья навигация, или Трудно быть русским

Напротив, мысль абсолютно необходима для приготовления твёрдой пищи совершенных. Несомненна и роль мысли как инструмента уничтожения. В этой связи весьма уместно будет упоминание и «лжесловесников, сожжённых в совести своей» (1 Тим. 4:2), и «мучения, которыми они начнут мучиться, и которые подобны огню» (3 Езд. 13:37—38), и даже озеро огненное.

Огонь, возжигаемый Господом, огонь ярости и ревности, оказывается действительно страшным наказанием. А ведь ко всему прочему, он ещё и огонь неугасимый. Но огонь не столько уничтожает, сколько испытывает и очищает. И чем же, как не мыслью, испытать и очистить такие разновидности неверного богатства, как золото с серебром? Кстати, ведь серебро имеет свойство чернеть от времени и даже ржаветь: «Золото ваше и серебро изоржавело» (Иак. 5:3; ср. Посл. Иер. 1:23).

Весьма странная констатация, но очень ценная. Ведь законы Ньютона, геометрия Евклида… всё это когда-нибудь ржавеет и требует переплавки, дабы вновь обрести блеск. Простейший пример, заставляющий сделать единственную оговорку: золото может быть хорошим и нет (ср. Быт. 2:12). Гелиоцентрическая система Птолемея со временем заржавела, потребовав очистки огнём мысли Коперника и Кеплера. Далее и в ней обнаружились несовершенства: прецессия орбиты Меркурия никак не вписывалась в законы «простой» механики. Эйнштейн устранил обнаружившуюся ржавчину понятием гравитационного излучения. Через некоторое время ржавчина обнаружилась и тут. Оказалось, что экспериментально никакого гравитационного излучения, как ни старайся, обнаружить не удаётся. Что же очистит и обновит все эти теории, как не мысль? И что, как не мысль, способно уничтожить примесь символической меди в том знании, которое поистине является золотом, как в буквальном, так и в аллегорическом смысле?

Огонь играет существенную роль и в крещении. Соответственно, огненное крещение следует за водным и является высшим по сравнению с последним. Новый оттенок отыскивается и в повествовании о явлении Бога в огне. В чём ещё и являть Себя Невидимому Богу, как не в мысли человека?

Особое изящество обретают приведённые в изложении Луки странные слова Иисуса: «Огонь пришёл Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12:49). Фома вторит ему: «Иисус сказал: Я бросил огонь в мир, и вот я охраняю его, пока он не запылает» (Фома 10).

То же самое, на мой взгляд, должно произойти и с отношением к Священному Писанию. Оно требует переосмысления. Безусловно, не в том смысле, что надо отвергнуть всё, сказанное о нём прежде, но именно переосмыслить.

Разумеется, сказать, что я взял Библию, поместил её в аллегорический котёл на символической кухне, добавил что-то «своё» и кое-что давно и прочно известное, а потом приготовил – было бы глупо. Я так и не говорю. Но так можно подумать, если смотреть на попытку автора буквально.

Конечно, всё не так заурядно и однобоко. Просто для того, чтобы понять себя и смысл своего существования, мало было найти авторитетный источник. Впрочем, и здесь вопрос: ещё не известно, кто кого нашёл. Этого оказалось ничтожно мало, хотя и необходимо. Нужно было найти ещё и область применения Библии – тот самый котёл, где все без исключения противоречивые места Писания засверкали бы логическими связями и духовной гармонией, что невозможно без языка аллегорий.

Упомянутые мною «оппоненты» однозначно высказываются о безумии аллегорических интерпретаций притч и вообще Библии. Оцени, читатель, насколько ты «безумен», чтобы окунуться, скажу так, в аллегорическое море?

В качестве примера приведу слова Павла: «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе» (1 Кор. 4:10) – что имеет-таки логическое основание.

Слова Павла помогает понять доктрина двойной истины. Вспомню здесь, что истины разума отличны от истин веры, пути, которыми они следуют, отличны друг от друга. То, во что человек верит, весьма часто, если не всегда, противно разуму. Для доказательства я не могу предложить ничего лучшего, нежели заглянуть в свою душу.

С другой стороны, то, что уже познано и является достоверным знанием, опять же всегда входит в противоречие с тем, во что мы верим. В этом свете слова Павла не выходят за рамки рацио и не ломают их, как это частенько происходит (когда духовность не желает видеть ничего, кроме Бога), но приобретают в его строгих очертаниях вполне удобоваримый вид.

Человек издревле верил, что сможет летать, разум же говорил, что это невозможно. В этом смысле то, во что человек верил, было истиной (ведь научились же мы летать, хотя бы и не совсем так, как представлялось поначалу), но это противоречило всему, что мир знал о возможностях человека.