Василий Баранов: Скиталец. Флибустьерское синее море

– Я не отсиживался. Я еще раньше учился фехтовать. Вспомни, я дрался с Извечным Злом.

– Это, с которым? – Спросил Даня. Увидел на столе книжонку в тонком переплете, которую он когда-то любил читать. Книга о скромном герое. Взял ее двумя пальцами.

– Вот с этим злом ты сражался?

– Да. Ты припомни, Даня, вот я со шпагой на кухне, а Зло бросилось на меня…

– Опомнись. Опомнись, Юн. Какая шпага? Ты схватил тогда кухонный нож, зажал его в своей ручонке, встал, стоял, как раскоряка и воображал, что дерешься с извечным Злом.

– Я с ним дрался! – Заявил Юн.

– И ты думаешь, это мне помогло?

– Конечно, – сообщило детство, – а потом мы бросились дальше в бой.

– Вот, вот. Именно бросились, очертя голову. И все из-за тебя. – Сказал Данька. – Если бы не ты. Ты тогда испугался. Испугался, что парни будут говорить, ты трус. Поэтому ты бросился ни о чем не думая.

– За то, я прикрыл тогда капитана.

– Ты? Ты прикрыл капитана? Когда испанец хотел ударить Свена в спину? Это я, я прикрыл своей грудью капитана. Ты бы ведь струсил.

– Не правда! Не струсил бы. – Юн вскочил на ноги. Минута, и броситься с кулаками.

– Ладно. Не струсил, может быть. – Решил не добивать свое детство Данька. Пусть успокоится.

– А здорово мы тогда маму испугали. – Вновь оживился Юн. Когда забинтованные обрывками рубахи появились здесь. С кровавым пятном.

– Юн, не стыдно? Мать испугали? Нашел чему радоваться. – Данька качал укоризненно головой.

– Я не радуюсь. – Детство начало чесать затылок. – Правда, не радуюсь.

– А где ты был, – Даня спрашивал своего собеседника, словно он был подозреваемым, – в то время, когда мы ночью крались по берегу, что бы захватить город? Когда на рассвете мы перебрались через стену форта с Брайаном и сняли всех часовых? Открыли ворота. В кустах прятался?

– Нет. – Оправдывалось детство. – В кустах и ночью, я бы испугался. Я с тобой был. С тобой не так страшно. И это мы с тобой ножички бросали и всех часовых сняли.

– Господи, вот ребенок. – Подумал Данька. – Мы же убили их. А он: ножички бросали.

– Ладно. – Сказал Даня, словно помиловал этого ребенка. – А что ты можешь сказать о том, когда меня ранило шальной пулей? Когда мы пробивались сквозь строй испанских кораблей?

– А? Вспомни, как Брайан вынимал из тебя пулю, а потом зашивал. Ковырял в тебе ножичком, а ты палку в зубах держал, чтобы не кричать от боли и не сломать зубы. Парни тебя за руки и за ноги держали, а ты верещал.

– Я не верещал. А стонал. – В самом деле, как ему было больно. И он думал, что умрет.

– Ну, стонал. – Согласилось детство. – И пытался бормотать: матросы не плачут. А сам все равно…

– Я не плакал. – Оборвал грубо детство Данька. Матросы не плачут, так учил его капитан. И это он будет помнить всю жизнь.

– Все равно. Ты еще вцепился в руку капитана. Ты думал, что помрешь. Вспомни!

– Помню. Думал. – Бессмысленно отрицать.

– Во! А Брайан тебя заштопал.

– Заштопал. Ты знаешь, как это было больно.

– Знаю. – На глазах Юна, выступила слезинка. – Но потом, когда ты уже поправлялся в доме капитана. Он не хотел брать тебя в поход. Я помог тебе пробраться ночью на корабль и спрятаться там.

– Ты, Юн? А мне кажется, это был Хуан. Он доставил меня на лодке к кораблю. Тот парень, которого мы захватили на испанском корабле, и капитан собирался его сжечь.

– А с Хуаном я подружился. – Заявил Юн. – Когда в трюм носил ему еду и воду. Хуан тогда еще твердил, что он слуга. Он нерадив, ленив и прожорлив. И его надо побоями учить уму-разуму. Так положено. Забавный такой.

– Точно, забавный. – Данька считал испанца своим другом.

– Если б не я, ты не полез бы ночью на корабль. А утром, капитан тебя объявил помощником боцмана. Это потому, что я…

– Господи, что ты выдумываешь, Юн. Капитан все без тебя решил.

– И что? Зато Жанетта, наша кухарка в доме Леона, она меня любит больше, чем тебя.

– В самом деле? – Совсем обнаглел.

– Ага. Это мне она каждый вечер приносит с кухни чего-нибудь вкусненького.

– И не правда. А Леон, управляющий домом Свена хромой бывший моряк, меня больше любит.

– Нет, меня.

– Не ври, меня.

У них завязался спор.

– Хорошо. – Согласился в конце Даня. – Они любят нас пополам.

– Это как, пополам?

– На половину тебя, наполовину меня. Может так, Юн? – Даня улыбнулся.

Детство улыбнулось ему в ответ.

– Заболтался я с тобой, Юн. Мне бежать пора. Макс со Славкой ждут. Они завтра уезжают. Надо попрощаться.

– Давай.