Александр Новиков - Проза. 2017 год

В конце концов Эльзе улыбнулась удача: муж, жаждущий изощренных утех, нашел себе достойную партнершу – не упрямицу, не скрытницу, не скромницу, и быстро сделал из семьи ноги. Единственный их с Эльзой ребенок – мальчик, родившийся на четвертый год брака, умер от менингита в трехмесячном возрасте. Больше детей не было. Эльза поплакала, вздохнула, опять поплакала и… ожила.

Второй появился в ее жизни внезапно и… ошеломил. Вообще, этого второго мужа мама называла «темной лошадкой». Каким образом и зачем он заглянул в скромное КБ на четвертом этаже обшарпанного здания, где она работала, покрыто мраком забвения. Но Эльза была сражена! Она летала и рыдала, рыдала и летала! Промежуточного состояния не было. Но именно с этим мужчиной ее жилище стало настоящим домом. Эльза оказалась хлебосольной хозяйкой. Никогда не забыть мне вечера, на который приглашены были мы с мамой. Низенький стол, толстые витые свечи, бутылка вина, кекс в виде сердца и блестящая желтая черешня в зеленой вазе. И Эльза в красном шелковом платье. Ее горящие глаза. Полуулыбка влажных губ. И маленькие белые руки, которыми она так и норовила дотронуться до своего ненаглядного. Жилистый, маленький, заросший до самой шеи рыжим волосом, он хмурился, покашливал, подливал дамам вина, а мне сок. В конце концов, под песни Джо Дассена вечер стал настолько томным, что мы поспешили ретироваться. Он вызвался проводить нас, но мама, видя в зеркале, как Эльза украдкой обняла его и поцеловала в затылок, улыбнулась и сказала, что дойдем мы сами.

Этот второй оказался крепким орешком. Эльза стала приходить реже, поток подарков иссякал. Кукла Катарина сиротливо пылилась в шкафу – мое десятилетнее сердце жаждало новых даров.

Они стали поступать через восемь месяцев. Первым подношением стал роскошный черный виноград в плетеной корзинке. Тугие, сизые, полные жизни гроздья так не вязались с исхудавшей Эльзой, что мама без слов обняла ее за плечи и усадила на оттоманку.

– Я несчастна, Оля! – успела сказать Эльза, и тут же поток рыданий, икоты и всхлипов прервал ее слова.

Из сбивчивого рассказа, запиваемого валерьянкой, следовало, что: второй оказался: а) деспотом; б) тираном; с) монстром; д) скупердяем; е) первым, вторым, третьим и четвертым одновременно! Он не разрешал Эльзе работать, контролировал каждую копейку и требовал, чтобы она представляла чеки из всех магазинов. При этом был страшным грязнулей, увлекался выпивкой и заставлял, чтобы Эльза постоянно ходила или в красном, или в тигровом! «Я не могу, не могу так больше, Оля! Мне кажется, что я это не я, а какой-то окровавленный Шерхан!»

Наконец, Эльза нашла в себе силы и выставила его из дома. Гладко сей акт не прошел. Деспот и тиран несколько раз ставил ей фингал под глаз, ночевал на половичке перед дверью, и в середине ночи соседи трезвонили Эльзе, чтобы она или забрала своего Мусечку в дом, или отвезла его куда-нибудь. За страстными ссорами следовали такие же страстные примирения, потом опять ссоры. В конце концов, Муся исчез так же бесследно, как появился. Расписаны они не были, так что обошлось без юридических проблем.

– А-а-а-а! – раскачивалась Эльза на оттоманке. – О-о-о! Фар вос! (За что?) В минуты наибольшего волнения она переходила на идиш. Темными волнами этот язык всплывал в ее подсознании и протягивал невидимые нити к родным по материнской линии, к полузабытому детствуи к бабушкиным песням.

– Эльза!!! – мама звякала чашкой с чаем так, что брызги разлетались по столу. – Возьми себя в руки! Тебе только 40. Какие твои годы?!

Какие твои годы… У большинства из нас на лбу аршинными буквами написано: «Хочу счастья!» и только у некоторых, как исключение, нежностью мерцает фраза: «Хочу дарить счастье!» Эльза не была исключением.

Через восемь лет счастье услышало ее. Тогда-то я впервые услышала от мамы слово «любка».

Эти восемь лет Эльза прожила кочевницей. Она меняла жилища, как меняют чулки. Продав свою квартиру, она купила новую, начала делать в ней ремонт, не закончила, продала. Купила другую, опять ремонт, пыль, рулоны обоев, штукатурка, вещи, наваленные в углу. За восемь лет она сменила шесть (!!!) квартир. Вечный ремонт, из постоянной мебели только раскладушка да старинная ширма, разрисованная веерами и листьями. Креслами служили мешки с трухой и опилками, стульями – перевернутые ящики. Знакомые сначала шутили, потом ворчали, говорили, что у дровосека-бобыля в избушке уюта больше чем у нее, предлагали помощь, деньги, мебель. Бесполезно! Эльза бежала от уюта как от дикого зверя. Сейчас мне кажется, что она поступала правильно. Как могла. Уют – состояние души и стремление к нему, а у нее не было ни того, ни другого.