Йован Маркович - Вронский. Сценарий невышедшего фильма

Вронский отвечает сдержано-вежливо:

– Благодарю Вас. Ваше здоровье!

Черняев берет бутылку и с любопытством смотрит на Вронского:

– А как Вы сюда попали?

– Я приехал сражаться.

– Но Вы представить себе не можете, куда Вы попали… Это – Балканы! Это не война, а страшная бойня. Здесь так легко погибнуть…

– Мне не страшно погибнуть.

Черняев поднимает брови, лукаво ухмыляясь:

– Война – мое ремесло. А Вы – один из самых преуспевающих молодых людей в Петербурге, фаворит двора, любимец женщин. Да, да, я слыхал, что за Вами многие красавицы гоняются.

Вронский молчит, очевидно, что ему не по душе такая фамильярная, несколько развязная, речь Черняева. Когда он говорит о женщинах, его слова звучат пошловато и грубо.

– Даже какая-то знатная дама погибла из-за Вас. Говорят, под поезд бросилась… – говоря это, Черняев бесстыдно и пьяно смеется.

Вронского глубоко оскорбляет такая бесцеремонность пьяного Черняева.

Он поднимается со стула и очень холодно и сдержанно обращается к генералу:

– Если разрешите, я бы удалился.

Черняев продолжает смеяться:

– Конечно, конечно, идите, отдыхайте. Гаврила! Гаврила! Гаврила!

Ночь. Военный лагерь.

Дождь прекратился. Из палатки выходит Гаврила, неся сапоги, забрызганные грязью. Из лесу доносится крик совы. В сумраке ночи этот крик скорее похож на стон. Гаврила останавливается на мгновение, смотрит в сторону леса, крестится.

Вронский в своей палатке мечется в тревожном, беспокойном сне.

Сон Вронского.

В полной тишине сверкает молния. Свет молнии освещает гладкую поверхность неподвижной воды и снова все окутывает непроглядная тьма. Лишь все более частые отсветы молнии играют на поверхности мертвой воды. Свет становится более ровным, будто гроза прекратилась и вышла луна. Медленно, бесшумно, на поверхность воды падает капля. Вода расходится кругами. Появляется отражение красивой женщины, которое подрагивает в воде…

Вода успокаивается. Замирает и отражение лица с широко открытыми прекрасными глазами, оно все ближе к поверхности воды… Снова переливается свет… На поверхность воды обрушивается ливень… Густая тьма… Раздается страшный, очень близкий удар грома.

Из темноты доносится голос Гаврилы:

– Ваше сиятельство… Ваше сиятельство…

Гаврила склонился над постелью Вронского:

– Турки атакуют… Господин Черняев вызывает Вас к себе.

Вронский вскакивает с походной койки.

На скамейке рядом лежит его форма, стоят вычищенные до блеска сапоги.

Гаврила подает вещи Вронскому.

Утро. Военный лагерь.

Лучи восходящего солнца играют в каплях дождя на листве. Они кажутся то блестящими искрами, то зажженными свечами. Небо над деревьями ясное, прочищенное ночным дождем. В полном несоответствии с этой картиной раздается гул далеких и близких взрывов и человеческие голоса, среди которых выделяются резкие команды. Голоса заглушает звон оружия и скрип железа, ржанье коней. Идиллическая картина исключительно красивого утра превращается во всеобщий хаос и сумятицу. Лагерь пришел в движение. Курьеры галопом носятся повсюду. Все смешалось. Обозные телеги, волы, кони, все это движется в разных направлениях, вызывая еще большую давку. Отряды разных родов войск поспешно снимаются с места. Перед выстроенными ротами на конях – их командиры. Черные жерла пушек пока угрожающе молчат.

Перед штабом Черняева десяток солдат держат под уздцы оседланных коней. Близкие взрывы пугают лошадей, они встают на дыбы. Солдаты изо всех сил пытаются их удержать.

В штабе генерала над картами, которые теперь разложены везде – и на кровати, и на полу, и на столе, – согнулось с десяток офицеров, главным образом, высшие чины. Среди них Вронский и Стоян. Взрыв снаряда раздается совсем близко. Все качается, фигуры падают с карты. На офицеров сыплется пыль. Но они подчеркнуто игнорируют это, будто хотят друг перед другом блеснуть храбростью.

Черняев приказывает Стояну:

– Взгляните, не пострадала ли какая-нибудь лошадь?

Стоян выходит. Черняев исподлобья наблюдает за Вронским. Зло, будто хочет сказать: «Это война, красавчик… Обольститель… Это тебе не Петербургские балы». Обращается к Вронскому:

– Как Вам все это нравится, граф? Весело, не правда ли? Несколько иначе, чем на Петербургских балах. Ну, что поделаешь, война! – Вронский в ответ на эти бестактные слова Черняева только морщится. – Поэтому Вы уж нам простите, что не подготовили Вам прием получше…