Сергей Ленин - Светлая грусть. Любимый Иркутск

– Конечно, Володенька, я согласная. Я тебя всю жизнь ждала, такого сильного и доброго, такого крепкого и надёжного. Ты моё счастье, ты мой сокол ясный. Я без тебя уже жить не могу. Даже не представляю себе, что могла бы прожить и тебя не встретить.

Она стала целовать своего спасителя от затянувшегося одиночества. Слёзы ручьём бежали из её глаз прямо на гимнастёрку Владимира. Она плакала и причитала от счастья, от простого бабьего счастья, внезапно выпавшего на её тяжёлую долю. Она была по-настоящему счастлива, так сильно, может быть, в первый раз в своей жизни.

Владимир купил в фабричном магазине конфет, выбирал из самых лучших. Потом на рынке они купили овощи. А для подрастающего сына Анисьи настоящий футбольный мяч в магазине «Спорттовары», что на улице Карла Маркса. И вот они уже в комнате Анисьи в их с сыном квартире. Обстановка торжественная. Потенциальные молодожёны улыбаются друг другу и переглядываются между собой.

Вовка смотрит на мать и незнакомого ему мужчину и ничего понять не может. Чему радуются взрослые, чего они задумали? Вовка в свои двенадцать лет был уже высокого роста. У него уже начал ломаться голос, он говорил, смешно бася, подражая как бы взрослому мужчине.

– Мам, чё вы тут задумали такого? Праздника вроде никакого на календаре нет, – вертя и рассматривая новенький мяч, спросил Вовка.

– Сыночек, понимаешь, такое дело. Мы с Владимиром Ивановичем решили пожениться. Мы полюбили друг друга. Дядя Володя сказал, что будет любить тебя тоже. Мы будем жить все вместе дружно и счастливо, – мама осеклась, глядя на меняющегося в лице сына. Вовка зашипел, как гремучая змея, злобно и визгливо выкрикивая обидные слова:

– Пусть он уходит. Я никому тебя не отдам. Нам никто не нужен.

И мальчишка со всей силы пнул новенький футбольный мяч. Тот, разбив оконное стекло, вылетел на улицу и поскакал на противоположную сторону дороги. Мяч не знал, что в тихой иркутской квартире разразилось огромное и ужасное по своему масштабу человеческое горе. Ему было невдомёк, что рушится, не успев сформироваться, вселенная Анисьиного счастья. Мячик подпрыгивал себе, а за ним устремилась стая бездомных собак.

У них уже закончился свадебный ритуал, и молодым кобелям захотелось порезвиться. Они подумали, что кто-то начал призывать их поиграть с мячом. И собаки с молодым азартом начали беситься.

Анисья горько рыдала. Слова сына прозвучали для неё как гром среди ясного неба. Находясь в сладком облаке восторженной любви, женщина не догадалась заранее подготовить сына сначала к мысли, а потом уж и к разговору о своём замужестве, о новом папе для Вовки. Поняла это она только сейчас, но было уже поздно. Владимир Иванович попытался деликатно возразить Вовке, но тот был непреклонен. Он подошёл к маме, обнял её крепко и с твёрдыми нотками в голосе повторил:

– Я свою маму никому не отдам. Ясно?!

– Ясно, – сказал Владимир Иванович и, сгорбившись, хромая, вышел прочь. Его фигура в одно мгновение осунулась. Он стал походить на старичка, который с сердечным приступом спешил на улицу, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха. Сердце щемило, и Владимиру Ивановичу начало казаться, что он уже умер. Он присел на лавочку. Неподалёку прыгал мяч. Молодые кобели набрасывались на него и, ударяя лапами по поверхности мяча, бежали за ним вслед по его новой траектории движения. Они резвились, светясь молодой энергией.

К Владимиру Ивановичу внезапно, ковыляя и прихрамывая, подошёл старый кобель из той собачьей свиты. Самка ему не досталась, он безнадёжно проиграл своим молодым конкурентам. Играть с мячом у него уже не было сил. Он присел на землю рядом с мгновенно постаревшим мужчиной, чтобы отдышаться. Потом они пристально смотрели друг другу в глаза. Не отрывая взгляда, они как бы погрузились в свои и чужие их общие переживания. Старый пёс почувствовал острую и невыносимую боль человека. А Владимир Иванович ощутил страдание собаки. Они смотрели друг на друга, и вдруг оба горько заплакали. Из их глаз текли крокодильи слёзы. Они уже ничего не могли изменить к лучшему. Старик кобель ощущал, что его жизнь подходит к скорому концу и этого уже не избежать. Он также понимал, что у человека, что сидит напротив него на лавочке, разрывается сердце, ноет душа, что у него умирает надежда и любовь. Эти два престарелых горемыки непостижимым образом понимали и разделяли общие горе и боль друг друга, свою и чужую – собаки и человека. Вот ведь как бывает в жизни.