Мы подходим к лифту. Я держу в руках рюкзак. Папа смотрит на меня. Двери расступаются перед нами и, мы заходим. После толчка где-то снизу, мы поднимаемся наверх. Я этого не чувствую, но я это знаю. Все абсолютно противоположно тому, как я принимаю решения сейчас. И еще неизвестно верны ли они. Лифт же не ошибается. Наверно нужно стараться все делать по закоренелым устоям, чтобы все винтики и звездочки в механизме мира работали исправно. Прочем, если делать, все, как и раньше, то новых результатов не будет и, дикая тоска по маме не угаснет.
Я опять не пришел с собой к единому решению.
Здоров или огребаю сумасшествием по полной? Нужно подчеркнуть верное, либо не проводить черту разделения вовсе.
Его кабинет находился в конце коридора, и он был разбит на две комнаты, отделенных тонкой стеной с тяжелой дверью. В одной из них сидела его секретарь – близкая подруга нашей семьи. Она даже попала на эту работу, благодаря маме. Они учились вместе, вроде как. Агата хранила для меня мятные пряники в столе и всегда угощала ими, когда я приходил. У неё очень короткая стрижка и задорные глаза. Она была похожа на сентябрь, а мама на август. Не удивительно, что они плечом к плечу, сколько я помню. Сегодня она прячет глаза за худыми запястьях, обвитыми тонкими золотыми цепочками. Я еще подумал, что она спит, но увидел, как ударилась крупная слеза о лист бумаги под её головой. Она сжалась. Я решил, что она тоже чувствует, что все теперь не как прежде. Ждал, что отец сейчас сухо, но все же по-своему тепло её поддержит. Он подошел к ней и что-то сказал.
– Я уйду сама, – она поспешила ответить.
Я стоял столбом и смотрел на неё, забыв все правила приличия. В её больших зеленых глазах дрожало отражение ламп. Я боялся видеть её слезы. Мысль пронзила меня, ударив молнией в макушку и закончив узлом на шнурках. Кажется, даже пробила пару нижних этажей. Если никто не был до меня счастливым, наверно и я на это права не имею. Я понимаю, нужно быть сильным, стойким, а так хочется быть одним граммом сахарной пудры. Обуза или опора, теперь уже необходимо подчеркнуть верное.
Почему она вообще плачет?
Он сидел за столом и щелкал клавиатурой. Я сидел рядом с ним. Мы говорили обо всем, лишь стараясь избегать самую главную тему, так что можно сказать, что для меня, мы просто гоняли дыханием микробов по кабинету. Опять про детдом. Говорили про еду, про лето, про дедушку и бабушку:
– Они сейчас живут за городом.
– Там где большие красные цветы?
– Маки.
– Никогда таких не видел полей.
– Эти цветы имеют некоторые особенности, из-за которых их не выращивают свободно.
– Словно если я склонюсь сорвать цветок, он откусит мне голову.
Он тихо рассмеялся, но совсем не искренне, потому что почти не слушал меня.
– Я хочу общаться с той девочкой из детского дома.
– Я не считаю эту идею хорошей.
– Это ничего не меняет.
Подушечка для иголок бьется во мне. Я ищу ответы, но нахожу вопросы.
Едем за моей открыткой. Вернее, мы оба знаем, что едем не за ней. Подъехав, я увидел, что много детей гуляют во дворе при здании. Начал глазами искать её. Папа подошел сзади. Ровный и спокойный голос папы за спиной:
– Нет?
– Ну, я не нашел.
– Спросим.
Я шел, и сиротливая свежая трава узлами путалась под ногами. Земля и так почти голая, а я делаю только хуже. В голове раскладываю все на простые основы и думаю, что ей сказать. Сталкиваюсь с тем, что мое понятие мира и так разложено на атомы и никак не усложнено. Я не представляю себя в будущем, может потому, что его нет? Мне кажется, ничего нового не придет, а лишь станет запутанней, как последняя неделя.
Я нашел её за тем же столом. Она сидела и притворялась что рисует. Она притворялась, потому что на рисунке перед ней было 4 цвета, а у неё было лишь три карандаша и тот, что в руке, был идеально заточен. Нет, можно предположить пару идей, как так сложилось, и она действительно рисовала, не ожидая меня, но, я думаю, она последний час очень ждала меня, как и я её.
– Я подумала, что тебе будет важно забрать открытку. Это ведь память.
– Я отдал книги, чтобы избавится от памяти.
Она пододвинула книгу мне. Я открываю её и не вижу открытки.
– Кажется, она могла и не быть в этой книге. Я могла ошибиться.
– Как она выглядела?
– Я не помню, – уголки её губ приподнялись и вжались ямочками в щеки. – Пойдем, посмотрим в других.
Я все понял и на мгновение перестал чувствовать разочарование.
***
– Пап, я передумал на счет поездки к бабушке и дедушке послезавтра.
Читать дальше