Лина Хвойная: Петля Ареадны

Папа сказал, что все отвезет сам, но я настоял взять меня с собой. Нас очень дружелюбно встретили. Предложили зайти, я тут же согласился. Я поставил пакеты возле столика, где рисовала девочка. Она вся сжалась, когда я на неё посмотрел.

– Ты боишься меня?

– Нет, я никого не боюсь.

Я достал книжку об эльфах и положил перед ней. Она посмотрела на неё, на меня, на неё.

– У нас есть книги.

– Ты все-таки боишься меня.

– Что? Нет.

– А ты не хочешь еще? – наверно зря я это сказал, ведь она даже не подобрала слов для ответа,=ю – Прости, – я поджал губы.

– Угу.

– От меня ушла мама.

– Я никогда не видела своей мамы.

– Совсем?

– Да.

– Ты не хотела её найти?

– Хотела.

– И? – она опять не ответила, – если в тебе нет стремления, что-то исправить или понять, то не стоит быть надутой на весь мир. Особенно, когда кто-то хочет с тобой познакомиться или как-то тебе помочь! – как же мне трудно вытаскивать из неё по слову.

Я встал и, оставив пакеты подле неё, пошел к выходу. Там меня ждал папа. Он смотрел на меня особенно внимательно.

– Наверно это была плохая идея. Они совсем не знают, что такое терять маму и не смогут понять меня.

– Они не знают, что такое иметь маму. И так достаточно горестей. Ты хотел, чтобы они пожалели и тебя еще заодно?

– Они винят родителей и жалеют себя…

– Ты тоже ищешь жалости в данный миг.

– … А я виню себя. Потому что от меня ушла мама со временем. Она пыталась полюбить, но не смогла. Мир дал мне её, а я не смог удержать. Я с любовью думаю о ней, а я не с обидой.

– Послушай, – он присел, чтобы бы наши глаза были на одном уровне.

– Они винят всех, кроме себя, а я нашел силы увидеть причину во мне самом!

– Тише, – он приобнял меня, – мама любит тебя. Дело в нас с ней, а не в тебе. Прости, что тебе приходится все это переживать. Пойдем.

– Идем.

Мы шли по коридорам, папа остановился около одной женщины, которая отдавала ему яблоки, а он отказывался, я спустился по лестнице на землю и посмотрел на небо. Облака плыли по небу. Вот и всех их заботы: рассекать безбрежный простор белыми кроликами, ронять дожди и принимать влагу в себя вновь. Никакой боли, никакого счастья, никаких чувств. В груди бомба стучит. Папа хлопает по плечу и подталкивает к воротам, за которыми машина.

– Стой!

Я обернулся.

– Моя мама – эта девочка бежала и у неё сбито дыхание. Она стояла напротив меня и шумно дышала. Я ждал, что она скажет, будто я ничего не понимаю.

– Моя мама умерла при родах.

– Ты не считаешь наши отношения прочными?

– Что? – я завязывал шнурок, будучи в машине и приходилось складываться вдвое для этого.

– Ты не правдив и не прямолинеен со мной, потому что ты не считаешь безопасным говорить мне свои настоящие мысли?

– Что? – я все прекрасно понял, но испугался, ведь он никогда не говорил со мной так.

– Ты понимаешь меня?

– Нет, пап. Но если ты хочешь поинтересоваться об ужине, то я хочу курицу.

– Герман…

– Что, пап?

– Я не хочу, чтобы ты был травмирован нашими с мамой разборками.

– Она бросила меня.

– Нет, все не так.

– Подберешь более красивое слово, но смысл не изменится.

– Я не знаю, как с тобой говорить. Упертый, как ребенок, но я вижу, что ты более чем сообразителен. Я твой друг, не только папа. Хорошо?

– Курицу, пап, хочу.

Когда он зашел в мою комнату, я тут же спрятал калькулятор, чтобы он не подумал, что я не могу сосчитать домашнюю работу сам.

– Я приготовил горячие тосты с бананами. Ты не хочешь?

– Можно я съем их здесь?

– Да.

Он мельком улыбнулся и ушел. Я скорее начал досчитывать пример, спешно вжимая уже размякшие от пота пальцы в резиновые кнопочки. Он почти сразу вернулся с двумя тарелками, на которых лежали румяные тосты, кольца сизого пара от них вились в воздухе, цеплялись друг за друга и исчезали в тусклом свете. Аромат наполнил комнату уютом. Я почувствовал, как моё сердце размякло перед забытым покоем и теплом.

– Будешь сок?

Я кивнул. Он вновь ушел. Даже не знаю, идет ли он по правильному пути. Стоит ли ему пытаться заменить маму, или молча заставить меня выработать стойкость в себе. Я благодарен ему, но я опять же не показываю этого. Наверно я опять потеряю момент за своими страхами. Никогда на меня не обрушивался такой шквал вопросов. Тут папа зашел в комнату с бокалом пива и высоким узким стаканчиком вишневого сока с сиреневой трубочкой. Он никогда не вставлял трубочки. У нас и дома их не было. Но я любил их, ибо они создавали праздник. Я не смог сдержать улыбку. Калькулятор лежал на коленке, и я чувствовал, что он вот-вот скатится на пол. Я поспешно поблагодарил его, думая, что он уйдет, вместо того, он довольно кивнул и сел позади меня на диван, съедая свой тост с пивом. Как только мое личное пространство раскололось на двоих, я понял, что пространство стало не то чтобы не моим, оно стало, откровенно, его. Я изображал, что думаю над тетрадью, но тем временем медленными движениями стаскивал калькулятор в карман.