Татьяна Соломатина - Мало ли что говорят

– Кто такая вселенная?

– Вселенная – это ты.

Бывший математик. Или физик?.. Кто они после физмата? А потом после предприятий ВПК?

Преподающий в техникуме пенсионер. Упорно именуя внучку Полиной, рассказывал ей о подобии микро– и макрокосма.

Что важнее – кармические правила или обычные человеческие сантименты?

– Ты можешь! Я же видел, как они молчали!!! Ты-то не считаешь меня старым шизофреником? А, ладно. Сделай оленьи глаза. – Соня делала деду умильную рожицу, и он смеялся, а однажды даже заплакал. – Я же говорил – «Полина»!

Но гораздо чаще он рассказывал ей о Ньютоне, Фарадее и Максвелле. О белых карликах и чёрных дырах. О калибровочной теории и скрытой массе. О Резерфорде, Кембридже и Гарварде. Сонечка полюбила математику и физику с такой непосредственностью и силой, на которую способна лишь бездомная собака, внезапно обретшая Свою Будку.

Но она повзрослела. А школьные предметы так же отличались от метаморфоз, творящихся в её вселенной, как пьянчужка с Курского вокзала от Шарон Стоун. Она не могла это учить. Брезговала. Чёрная пасть несправедливости в первый раз больно цапнула Сонину душу. Она заказывала миры, а ей подавали дохлых червяков. Разумеется, Соня исправно получала свои пятёрки – но чисто механически. Если уж вынужден глотать гельминтов в плену Северного Вьетнама – делай это быстро и не запоминай надолго.

Н 2О – она везде Н 2О. И в грязной луже, и в горном альпийском источнике, и даже обращённая волной в недрах далёкой звезды. Но одни и те же молекулы в разных вселенных различны.

Они с дедом дружили с её двух до семи.

Андрею не сиделось на месте, и вся орда дружно переезжала за ним. Он их пугал, и он их притягивал. Он был тем самым сверхплотным веществом, по мере приближения к которому пространство изгибается и становится похожим на воронку. Им было страшно, но они не могли иначе. Соне было страшно вместе со всеми, но она всегда хотела заглянуть в «бутылочное горлышко».

Дед лишь однажды оказал Сонечке публичное внимание. Помнится, ей было лет пять или шесть. И у неё было повышенное внутричерепное давление. Оно случалось несколько раз в Сониной жизни и позже, но тогда был первый эпизод.

Сильно повышенное черепное давление – это когда голову сверлят изнутри.

Мать, отец, бабка и медсестра гонялись за Соней по всему дому, пытаясь сделать укол. Она уходила от них, выкидывая фортели, покруче, чем реактивные истребители на авиапараде, и с таким же рёвом. Пару раз её ловили, но упускали. Уколоть кого-то, кто бьётся головой об стену – и это не метафора, – колотит ногами во что попало и орёт «ненавижу, чтоб вы сдохли!» – это та ещё задача. И тут в дом зашёл Андрей. Все онемели, кроме медсестры, которая не была в курсе семейных хитросплетений. Дед рявкнул медицинскому работнику: «Заткнись!» – и вытащил из-за спины пластмассового крокодила:

– Резерфорд. Он нашёлся. Ты оставила его у меня в Будке. Пойдём ко мне.

И они пошли.

И Андрей сделал Сонечке укол. И она уснула у него на диване. Он укрыл. И, как всегда, долго рассказывал что-то. Про математика Нэша, теорию игр и про Гарвард.

«Дед умер. Бабка умерла. Я выросла».

Это вешки.

Между ними были шаги, шорохи, повизгивание Сониных вселенных и жёлтая муть времени.

Поволжье.

Москва – в оттенках крутых волжских берегов.

Одесса, плывущая по фарватеру Кутузовского проспекта.

Поволжье с запахом моря… Бесконечная вереница детства. Вкусные мечты. Соня никому ничего не говорила и не объясняла. Лишь однажды, сделав исключение, поведала кому-то, что до сих пор, если закроет глаза, то как будто кусает что-то резиновое, видит огни порта внизу и чихает от пыли и акаций… Человек насторожился. И Соня перестала рассказывать навсегда.

«Я совсем не выросла».

Пока не появился один сумасшедший в формате Вин Дизеля. Он легко мог швырнуть дубовый комод через всю комнату. Рассказывал ей о Вселенной так, будто её и создали вчера и только для того, чтобы он смог ей об этом рассказать. Вся родня – вне зависимости от пола и возраста – вела себя с ним, как дети своих детей. И он презирал любые напитки крепостью менее сорока градусов, за исключением родниковой воды и зелёного чая.

Начало их жизни было коротким, как штрих карандаша неродившегося художника, – он сказал:

– Пойдём ко мне.

Но она была уже достаточно взросла и набита разменянными пятаками. Поэтому спросила:

– Куда?

Он ответил совершенно серьёзно: