Подлинный художник слишком много видит примеров такого ремесленнического существования. Художники видят, что ремесленники благополучны, успешны и безмятежны. Но такие примеры видятся художнику как самые страшные и неприемлемые. В них настоящий художник видит непростительное предательство самих основ искусства как служения. Для подлинного художника ремесленничество страшнее смерти и позорнее предательства.
Так что даже самая искренняя и доброжелательная попытка успокоить художника, помочь ему в успокоении бессмысленна и даже пагубна. Художнику, гению, вообще невозможно помочь. Точнее, невозможно помочь художнику в человеке. А вот человеку помочь можно.
Художника можно любить. Любовь ему необходима – он же человек! Успокоить нельзя – он же художник!
Именно человечность (человекообразность), плотскость и все человеческие признаки гениев не давали и не дают современникам возможности признать подлинного современного им художника гением. Он для них слишком человек, чтобы быть осознан как гений. Этому мешает то, что у него есть рост, вес, имя, адрес, паспорт, тембр голоса, он ест, пьёт, имеет желания, он кому-то друг, муж, коллега, сосед… Он человек, как все! С какой стати он – гений? Да, он талантлив, может быть, весьма талантлив, может быть, очень-очень талантлив… Но гений? Нет! Гении – это Шекспир, Моцарт, Пушкин, Достоевский… А тот, кто живёт рядом, тот, который родился на несколько лет раньше или уж тем более позже меня, не может быть гением. Да, он, может быть, сделал и делает что-то замечательное… Но гениальное?.. Да с чего бы это!
Конкретность человека в подлинном художнике не позволяет современнику признать за ним гениальность.
А художник во всём, кроме своего искусства, – человек. Наивно ожидать и требовать от художника даже непременного ума! Как человек, художник не умнее своих зрителей и слушателей. И не обязан быть, он же человек. Ум – это человеческое качество. Талант, гениальность, жажда создавать искусство – это качества божественные, таинственные и не обязательно связанные с умом.
Но, когда мы читаем книгу или смотрим фильм, мы всегда предполагаем, что автор обладает, точнее, должен обладать, умом большим, чем у нас, зрителей, читателей, слушателей. Иначе с какой стати нам тратить своё время на его книгу, фильм, на его музыку. (Это если мы имеем дело не с развлекательным кино или книгой. В случае развлечения нас фигура автора вообще мало интересует.)
Когда мы прикасаемся к произведениям классиков, мы не подвергаем их ум сомнениям. Предыдущие поколения доказали их авторитет и значительность. В случае же с современниками мы часто опасаемся и не доверяем живущим с нами в одном времени художникам. Нам трудно признать, что далеко не совершенный, проживающий с нами в одной стране и времени, а стало быть, чуть ли не за стенкой, человек может быть художником уровня классика и способен создать безупречное произведение искусства, которое надо просто открыто и без недоверия воспринять.
Нам это трудно. Как художнику мешает в служении искусству его человеческая и приземлённая природа, так и нам она мешает признать его, художника, значение и масштаб.
Если мы знаем, что художник носит дешёвый пиджак, который ему явно не идёт, или, наоборот, дорогие часы, которые ему не должны быть по карману… Если мы из прессы знаем, кто его жена и как она выглядит, а выглядит она, по нашему мнению, пошло и безвкусно, или, наоборот, она слишком хороша и сексуальна… Если мы узнаём, что художник страстный футбольный болельщик или, наоборот, равнодушен к спорту и его фигура говорит об этом… Если, в конце концов, до нас доходят слухи о том, что на прошлой неделе художник совершил какую-то нелепость, сказал глупость или был замечен в неподобающей, на наш взгляд, компании, мы тут же себя успокаиваем. Успокаиваем в том смысле, что не читали его книг, и не будем, не смотрели его кино, и не станем. Или что-то смотрели, что-то читали, но не закончили, не досмотрели, потому что было трудно. Так и не будем дочитывать и досматривать. Не надо нам этого. Что этот человек может нам сказать?
Это теперь нас удивляет и не укладывается в голове, как могли допустить, чтобы какой-то современник стрелял в Пушкина! Как такое могло прийти современнику в голову? Как другие современники такое позволили? Мы знаем, конечно, что стрелявший был француз и мерзавец, что друзья Пушкина пытались его уберечь… Значит, мало пытались, говорим мы. Они что, не понимали, что это ПУШКИН! Как его жена могла ему изменять или допустить хотя бы подозрение на измену? Это же был Александр Сергеевич!!! Мы бы такого не допустили.
Читать дальше