Оксана Даровская - Выбор Саввы, или Антропософия по-русски

Первого августа юная Таня, накануне доставленная мужем теперь уже сюда, закапризничала, заартачилась, не желая вместе со всеми спускаться в минное убежище. «Оставьте меня в покое, я хочу спать, не пойду я никуда», – ныла она, упрямо натягивая на голову одеяло, но акушер, крепко схватив ее за руку, все же стащил с кровати и заставил проследовать с причудливой, слившейся в единый бескрайний живот женской процессией в спасительную преисподнюю. Когда очередная бомбардировка отгремела, обитательницы роддома, выждав положенные десять минут затишья, под предводительством акушера шаткой лентой заструились наверх.

Вместо подушки в изголовье Таниной кровати зияла дымящаяся обугленными краями, насквозь пробурившая матрас воронка. Получившие свободу от наперника перья почти улеглись – некоторые на пол, кое-какие на старенькие прикроватные тумбочки, особо шустрые, трепеща невесомыми краями, примостились на деревянных подоконниках. С появлением женщин перья ожили вновь и, как небывалые среди августа хлопья снега, плавно закружили по палате.

Осколок, попавший в Танину подушку, был вполне внушительным, и от ее упрямой головушки, останься она лежать на этом месте, вряд ли уцелело бы что-нибудь, разве что пряди непокорных, подпаленных нешуточным огнем длинных темно-русых волос. Постояв некоторое время над зияющей чернотой в изголовье кровати, Таня принялась рожать. Через час ею на свет был произведен мальчик, крепко обмотанный пуповиной вокруг крохотной синюшной шейки. Судьба, для каких-то только ей ведомых нужд, уже в третий раз (не сбрасывая со счетов тугой пуповины), уберегала хрупкую жизнь младенца от довольно весомых покушений.

Мальчику этому суждено было вырасти в доктора Савву Алексеевича Андреева.

Стоял январь 45-го. Снег отчаянно скрипел под полозьями старых санок. В санках сидел перевязанный серым пуховым платком поверх пальтишка Савка трех с половиной лет. Платок, как у блокадного ребенка, крест-накрест опоясывал его тщедушное тело, горбатым узлом топорщась на спине. Федор Иванович срочно вез внука в больницу. Внук отравился каустиком. За неимением в военной Москве мыла, Савкина бабушка Валентина Семеновна при стирке белья добавляла в воду этот ядреный препарат – и на сей раз забыла припрятать бутылку. Если бы не глоток жгучего зелья, собственноручно налитого Савкой из бутылки в подвернувшуюся на дедовом столе рюмку, мать с отцом непременно увезли бы его в Монголию. Он глотнул каустик не с целью отмены поездки, до такой хитрости его малолетний разум вряд ли бы додумался – просто случилось нелепое, а возможно и судьбоносное стечение обстоятельств.

Федор Иванович Яковлев был в свое время учеником печально знаменитого, опального Дмитрия Дмитриевича Плетнева. Лечивший «особую группу» кремлевской революционной «элиты» Плетнев попал в конце тридцатых под раздачу: по сфальсифицированному обвинению превратился сначала во «врача-садиста», затем во «врача-убийцу» и кончил свою жизнь в 41-м, в лесной чаще под Орлом, расстрелянный советскими органами правопорядка накануне военных действий. Трагическая судьба учителя чудом не коснулась большинства его преемников; и Федор Иванович упоенно трудился на врачебном поприще. Совсем скоро, в конце 40-х, ему предстояло занять должность декана лечебного факультета Первого Меда и стать одним из заместителей академика Александра Леонидовича Мясникова. Но и в этой должности он будет оставаться бессменным практиком – врачом-терапевтом факультетской клиники. И мать, и отец Савки вышли из Первого Меда, и из семейного медицинского коленкора выбивалась лишь Валентина Семеновна, безраздельно посвятившая себя преподаванию французского языка в Институте Мориса Тореза.

В благодарность за оказанную в войне помощь Родина-мать откомандировывала молодого доктора-венеролога Алексея Андреева на выручку монгольским собратьям, желающим искоренить у себя многочисленные интимные заболевания. Были готовы паспорта и визы, ребенок вписан в родительские документы, куплены билеты. До отъезда оставалось несколько дней, когда случился трагический форс-мажор. В больнице, куда торопливо поспешал Федор Иванович, внуку предстояла малоприятная процедура бужирования, необходимая в дальнейшем неоднократно. «Держись, Савка, держись, – оглядывался на внука, убыстряя шаг, дед, – выстоишь сейчас – обретешь крепость на всю жизнь».

Перенести командировку не представлялось возможным, и мать с отцом отбыли в братскую Монголию, оставив пострадавшего ребенка на попечение деда и бабушки.