Андрей Рубанов: Стыдные подвиги (сборник)

Человек затягивается папиросой и усмехается:

— Вот так вот было. А те девять кусков сахара до сих пор вспоминаю. Думаю: может, именно их не хватило мне, чтоб до реки дойти? Или, может, натура моя такая, нездоровая. У фраера получилось, у меня нет, — значит, он виноват. Кому подфартило, тот всегда на подозрении…

Яшка увидел, как человек, затушив папиросу, взял в старые руки кружку с дымящейся жидкостью и кусок черного хлеба.

— Эй! — крикнул Яшка. — Помоги! Дай хлеба!

Крикнул, как кричал Старик утром у входа в метро: во всю мощь легких. И еще подпрыгнул, чтоб наверняка услышали и заметили.

Не было сил оторвать взгляда от матово-черной горбушки и ноздреватой мякоти глиняного цвета.

Человек обернулся, увидел Яшку, и серые губы раздвинулись в улыбке.

— Опа, — сказал он. — Откуда ты, бродяга?

— Неважно, — ответил Яшка. — Я жить хочу. Поделись хлебом.

— Я тебя понимаю, брат, — вежливо ответил человек и, не глядя, протянул кружку другому человеку. Оторвал от краюхи и бросил.

Кусок ударился о решетку и упал на край окна.

Яшка подскочил, схватил.

Конечно, торопиться было некуда. Рядом — большой кусок еды, под ногами — широкий старый кирпич, никто не мешал, никто не подскакивал сбоку и сзади, норовя отполовинить. Зверь с желтыми глазами сидел далеко внизу. Одноглазый исчез. Но Яшка был слишком голоден и слишком боялся смерти, чтобы сразу расслабиться при виде огромной краюхи, он ел, подпрыгивая и озираясь, и даже на человека за окном не забывал поглядывать — вдруг передумает, вдруг назад заберет бесценный дар?

Хлеб был кислый, не самый лучший, но вкус его Яшка распознал только после того, как утолил первый голод. Очень плохой хлеб — Яшка, может быть, никогда еще не пробовал такого дрянного, плохо пропеченного серого хлеба. Но сил прибавлялось, и с каждым новым ударом клюва мир становился добрее и понятнее.

Это ощущение Яшка любил. Поворот Вселенной, перемена к лучшему, уплотнение, оттаивание, легкая сонливость, тяжесть в животе. Отступили угрозы, исчезли тяжелые мысли, и удары ветра уже не казались такими жестокими, и редкие снежинки, падающие с низкого неба, не раздражали, а скорее забавляли, и зверь на асфальте сделался смешным и жалким: теперь можно было порхать в трех метрах над его головой и смеяться. Зима груба и опасна, но и зимой можно жить, если есть голова на плечах.

В феврале женюсь, решил Яшка.

Попробовал крыльями воздух, сделал круг над зданием. Даже с большого расстояния его хлеб выглядел внушительно.

Сделаю два круга, решил он, вернусь — и еще поем.

Он набрал скорость и взмыл выше. Остались внизу дома, дороги, заборы, запахи, жареные тела мертвых куриц, мусорные баки, ледяная белая земля, люди, звери, дым и грохот.

Поживем еще.