Елена Модель - Благодетельница (сборник)

Так пролетело лето. А осенью он ушел. Думали, что в армию, а оказалось – навсегда. Просто не захотел вернуться. Маша повздыхала и, не дождавшись даже объяснений, отправилась домой, держа за руку малютку дочку. Дома их встретил отец, повел в комнату, а за спиной с грохотом захлопнулась входная дверь. Маша на секунду остановилась и равнодушно подумала: «Навсегда». Тогда она впервые заметила, как потускнела лампочка в коридоре, и осознала его бесконечность. А осознав, сделала первый шаг.

С тех пор она идет и идет, а движется только коридор, как в детстве, когда, ухватившись за поручни, ногами толкаешь деревянную бочку. Бочка вертится как сумасшедшая, а ты все на том же месте. И странно: столько усилий – и никакого движения вперед, только стук сандалий о пустое дерево. Жизнь обтекала ее со всех сторон. Умер отец, выросла дочка, появились внуки, а ей все казалось, что кто-то другой за нее живет ее единственную жизнь. Живет глупо и неинтересно, и что она могла бы сделать все совсем по-другому, но она только зритель, а зрителю нельзя вмешиваться.

Маша давно уже не гляделась в зеркало, она только заглядывала в него без всякого любопытства, чтобы расчесать волосы или надеть шапку зимой. Постепенно становились малы одна за другой вещи, хвостик на затылке все уменьшался и поблескивал неровной сединой. В общем, уже не Маша, а Мария Петровна. Так обращались к ней сослуживцы и знакомые, и даже соседи, знавшие ее с детства, почему-то перестроились на новый лад.

Соседей было много, и люди они были неплохие, но уж больно уставшие. Даже Борька был ничего, когда не пьяный. Две комнаты занимала Мария Петровна с дочкой, двумя внуками и зятем. Рядом жила Кулакова с сыновьями. Один был уже взрослый и все время сидел, а второй еще не дорос и потому усердно гонял голубей и дрался. Из школы его после восьмого класса выгнали. Зинка Кулакова работала кассиршей в магазине и снабжала деликатесами всю квартиру – конечно, по спекулятивной цене. Она пила трехзвездочный коньяк и курила «Беломор-канал». Иногда, расчувствовавшись после бутылки, она робко стучалась к соседям в приоткрытую дверь, просовывая руку с тарелкой, на которой красовалась, например, лоснящаяся от жира «иваси» или кусок вырезки, или, вдруг, конфеты. Щедрые подношения были обильно политы Зинкиными слезами. Нагруженная гостинцами, как Дед Мороз, она шла от двери к двери, и вместе со стуком каблуков по коридору катилась мутная волна ее пьяных рыданий. Она плакала громко и с каким-то удивительным бесстыдством. Видно, сострадала в этот момент себе и всему роду человеческому. А на следующий день уже в шесть утра страшная ругань сотрясала всю квартиру. Ее пробуждение было тяжелым. Похмелье сопровождалось приступом жестокой жадности, и она проклинала всех облагодетельствованных соседей по очереди, начиная от входной двери.

В следующей комнате жил Борька, бывший студент. Из института его за какой-то проступок исключили. Теперь он работал в котельной и пил с таким остервенением, что было просто удивительно, как он еще жив. А в крохотной каморке у кухни жила маленькая старушка. Она была почти невидимая, вся ссохшаяся и молчаливая. Сын у нее был альпинистом. Потом он где-то в горах геройски погиб (почему-то у нас эти два слова всегда стоят рядом), и у старушки ничего не осталось, кроме гордости. Эта гордость и была ее единственным достоянием. Старушка была еврейкой со странной фамилией Цейтлина. Она пользовалась не то чтобы уважением, а как бы особыми правами, как чужой человек, от которого неизвестно, чего ждать. Ее не интересовали дела квартиры и жильцы – только с Марией Петровной она была в добрых отношениях и давала ей книжки для детей.

По пути к своей комнате Мария Петровна сняла с вешалки и перекинула через руку два детских пальтишка. Дочка и зять уже ушли на работу. Внуков нужно было накормить, одеть и отвести в детский сад. Держа в одной руке потрескивающую яичницу, а в другой – детские пальто, она попыталась коленом открыть дверь в комнату. Тугая проржавевшая ручка не поддавалась. Мария Петровна стукнула несколько раз в дверь ногой. В комнате хихикали внуки.

– А ну-ка, откройте, бездельники! – прикрикнула она и еще раз попыталась опустить ручку. В ответ что-то щелкнуло.

«Закрылись на задвижку», – догадалась она.

– Ах, вы, безобразники, открывайте, хуже будет!

Мимо прошаркала старыми тапками Зинка, равнодушно взирая, как приседает и крутится возле двери нагруженная до зубов соседка.