Роман Бубнов: 290 секунд

Надеваю специальную хлопчатобумажную сорочку, ложусь на выдвигающийся стол.

– Не двигайся, Роман, – слышу в динамике голос Мызгина.

Вся эта кажущаяся со стороны простой процедура называется сложным недетским термином – диффузная спектральная томография.

Главным образом она помогает выявить ещё на ранней стадии сосудистые патологии, опухоли, травмы и воспалительные процессы, зарождающиеся в мозгу.

Спустя десять минут я уже сижу в зале ожидания, пока врач распечатывает результаты.

Наконец, Юрий Валентинович выходит и рубки:

– Как обычно, ни аномалий, ни патологий развития. Всё в норме.

– Ну да, хорошо.

В соседнем зале мы проводим электроэнцефалографию и ещё с десяток тестов, медсестра производит забор крови. Ощущаю себя добровольным подопытным кроликом из страны чудес, мечтающем вылезти из глубокой норы назад в нормальную жизнь.

В районе четырех часов пополудни мы наконец-то садимся пообедать в служебной столовой при дневном стационаре.

Юрий Валентинович представительно располагается напротив, мы начинаем с супа.

Каждый раз наблюдая за ним и общаясь, ловлю себя на мысли, что я бесконечно уважаю и не перестаю удивляться этому ученому мужу – есть в нём что-то едва уловимое в деталях, но при этом очень правильное в целом. То, что вселяет в меня чувство уверенности, доверия и даже защищенности.

– Как ваша диссертация, Юрий Валентинович?

– Придется снова как-то филигранно корректировать тему. Комиссия нынче вредная, Ром, совсем никакая.

Мы приступаем ко второму блюду: паровые котлеты и греча с подливкой.

– Как там по моему делу? Есть добрые вести? – я спрашиваю как будто о погоде.

– Понимаешь, Ром, – врач кладет вилку и немного наклоняется, – все твои показатели практически в норме, другими словами – ты здоров как Кенгуру. Единственное, что меня смущает, это результаты твоего спектрального анализ потенциалов мозга.

– А что с ними не так? – кусок котлеты повисает в воздухе будучи наколотым на зубцы моей вилки.

– Как тебе объяснить? Существуют разные компоненты спектра, которые имеют дифференцированную частоту: дельта, гамма и пр. У тебя практически полностью отсутствует целый диапазон длинных волн до 4 Гц.

– Это плохо?

– Это аномалия. И такого быть не должно. Я встречался со своими французскими коллегами, показывал им твои тесты – они дружно пытались меня убедить, что это просто глюк машины, и что это невозможно. Как если бы у пациента не билось сердце, и он записался на прием за валидолом.

– Ну, их можно тоже понять.

– Конечно, – широко улыбается Юрий Валентинович, демонстрируя идеальные белые зубы, – снова и снова забывая, как ты выглядишь, встречаясь, раз за разом и продолжая тесты, мне иногда кажется, что я спятил. Это совсем не весело, Ром.

– Что будем делать дальше? – я возвращаюсь к трапезе.

– У меня есть одна, несколько безумная идея, и она небезопасна, предупреждаю тебя сразу. Если ты готов – я закажу оборудование, придет как раз к следующему твоему приему.

– Да, я готов. И я ценю вашу прямоту и честность.

– Откровенность, Ром – это больше, чем просто открытое уточнение формальностей.

У врача звонит телефон. Юрий Валентинович смотрит на дисплей, строит недовольную гримасу:

– Алло, да, так, понял. Начинай депонирование на периферии и 100 мл трамадола, подожди, лучше 150 мл. Буду через 10 минут. Отбой.

Кладет смартфон в карман халата, в три глотка осушает большой стакан компота:

– Ром, мне нужно бежать. Долг и клятва Гиппократа, и так уже 33-й год.

– Увидимся через месяц, снова в понедельник?

– Да, всё строго по нашему плану. Может дело действительно наконец-то сдвинется с мертвой точки! Ты главное, не лезь, куда не следует и живи по совести. Мало ли у кого какая хворь, надо оставаться людьми.

– Договорились!

– Ну ладно, как думаешь, кем лучше быть лысым или идиотом? – вставая, спрашивает меня врач.

– Наверно идиотом, не так заметно.

– Точно, – Юрий Валентинович каждую нашу встречу заканчивает именно этой подбадривающей, как он считает, меня шуткой, и я не вижу ни одной причины не подыграть ему, – побегу, запишу всё, пока не вылетело из головы.

Мы прощаемся.

Фраза про «небезопасную безумную идею» немного настораживает, но даёт пищу надежды и желания двигаться дальше. Даёт сил жить в завтра и идти в будущее.

Возможно абсолютно всё, если ты готов идти до конца, если ты готов умереть за свой путь.