Юлия Андреева: Предсказание

Осужденных поставили на колени и произнесли приговор, сухенький священник протянул к запекшимся губам астролога крест, – православный, а не католический, – и тот, машинально поцеловав его, закричал в толпу, в серое, обманувшее его надежды небо: он проклинал царя и предсказывал скорую кончину мира… И еще говорил он, что царь-де – Антихрист, и еще попомнят люди, его, Кульмана, слова, поплачут кровавыми слезами, когда по пророчеству древнему построит он город на негодном месте, и простоит сей град триста лет и три года и сгинет в три дня. О том помните, люд! – взывал к ним пришлый колдун, плакал и молился рядом бледный Кондратий. Но все было тщетно, предупрежденная о чем-то подобном стража затолкала приговоренных в сруб и, забив дверь двумя досками, зажгла огонь.

В тот же момент в Троице-Сергиевском монастыре со страшным скрипом и треском первый раз дыба вознесла к прокопченному потолку расстриженного монаха Сильвестра Медведева [2], названного врагами ересиархом.

Найденные при обысках рукописи Кульмана и Медведева были тщательно рассортированы, разложены по ящикам и с грифом повышенной секретности отправлены на высочайшее имя. По тому, с какой тщательностью работали судейские люди, можно было понять, что порученное им дело действительно являлось наиважнейшим, но основной искомый документ так и не был обнаружен.

Мобильник зазвучал, как всегда, не вовремя и с таким психованным вскриком, как будто от того, дозовется ли он свою хозяйку или нет, зависит как минимум, судьба мира.

Испуганный внезапной сиреной, водила резко надавил на тормоза. Машина, крутанувшись на месте, остановилась посередине Невского, создавая аварийную ситуацию.

Ольга поднесла сотовый к уху, наблюдая через стекло, как ехавшие за ней машины прилагают усилия не врезаться теперь в нее. Справившись с шоком, водитель буркнул извинения, занимая утраченную полосу.

– Алё. Слушаю.

– Это Ольга Дан! – не спросил, а скорее констатировал голос. – вы должны меня помнить, я обращался к вам в прошлом году по поводу копья для немецкого коллекционера. – Последовала пауза. Машина Дан свернула на улицу Восстания и поехала по ней. – То есть, вы не можете помнить мой голос, мы общались через посредника, но… в этот раз, я не смог выйти на него, чтобы заручиться необходимой в таких случаях протекцией. Вы меня понимаете? Меж тем дело, которое я хочу вам поручить, срочное и, поверьте мне, очень хорошо оплачивается.

– Я прекрасно помню вас, Иннокентий Иванович, – Ольга нахмурила лоб, воссоздавая в памяти обстоятельства дела. – Я никогда не беру заказ, не выяснив личности заказчика и его кредитоспособности. Что же касается посредника, то не знаю как вам, а мне не нужен ни мальчик для битья, ни страховка. – На самом деле Ольга лукавила, она всегда работала с прикрытием, но на этот раз посредник бесследно исчез, быть может даже был убит. А такой информацией с потенциальным работодателем не делятся.

– Где бы мы могли поговорить? Я предпочитаю у вас или у меня. Где вы в настоящий момент?

– Подъезжаю к Итальянской.

– Значит, едете домой. Великолепно. Через тридцать минут буду.

Несколько секунд Ольга слушала гудки в трубке, означавшие только одно – спокойному домашнему вечеру с сыном не бывать.

Отдав распоряжение водителю заехать за Алешей в школу, она кивнула дежурившему у дверей менту, быстро зафиксировавшему дату ее возвращения в журнал, и поднялась к себе на второй этаж.

«Прошлогодние клиенты», надо же, какая удача, а она– то уже считала контакт потерянным. Тогда они здорово заплатили, несмотря даже на то, что не все было выполнено. На самом деле заказ был на два предмета, означенное старое копье и камень. По поводу последнего еще была какая-то путаница, свидетели называли его то камнем, то чашей. Ольга так и не разобралась, чем же он был на самом деле, и видел ли его кто-нибудь воочию. Считалось, что в блокаду его приобрел один питерский антиквар. Но тот пропал без вести в сорок четвертом, не оставив миру наследников, а Ольге зацепочки. Зато копье она нашла.

Минута в минуту домофон предупредил о приходе гостя. Ольга ждала его, вертя на плите кофеварку. Единственное, что она умела готовить, был кофе, все остальное, начиная от салатов и кончая тортами, закупалось в магазине, обед стряпали приходившая убирать женщина или гувернантка сына.

Иннокентий Иванович оказался высоким и потрясающе красивым мужчиной между сорока и пятьюдесятью: коротко остриженный блондин с правильными чертами, как у персонажей советских плакатов, но в духе времени, с очками в тоненькой, скорее всего, золотой оправой на носу. Ольга оценила безумно дорогой «Ролекс» на правой, как носят левши, руке и не бросающуюся в глаза роскошь костюма. Мужчина словно источал лоск и довольство, но, в отличие от многих других новых русских, делал это прилично.