Маша Трауб: Собирайся, мы уезжаем

– Мы – это твоя семья. Кстати, ты бы позвонила матери. У нее после того визита в больницу микроинсульт был. Сейчас уже все нормально.

– А почему ты мне не сказал раньше?

– С тобой стало невозможно разговаривать. Да и твоя мама запретила мне говорить. Не хотела тебя расстраивать. Она очень волнуется за тебя.

– Да, я знаю. Позвоню, – сказала Марина.

На следующее утро, дождавшись, когда домработница уйдет в магазин, Марина набрала номер.

– Мам, привет, это я.

– Что-то случилось? – спросила мать.

– Нет, все в порядке. Ты как?

– Ничего. – У матери был уставший голос.

– Ты как себя чувствуешь? Никита сказал…

– Нормально, уже все нормально. Я же его просила… Послушай меня. Если у тебя с ним что-то не ладится, приезжай домой. Не надо терпеть ради ребенка. В конце концов, у тебя есть дом. А мужья еще будут.

– Ну куда я сейчас? На сносях. Спасибо, мам. Ты мне звони, ладно? И я тебе буду звонить. Пока.

Марина положила трубку, потому что не хотела, чтобы мать слышала, что она плачет. Ей очень захотелось вернуться домой.

Марина в срок родила девочку. Родила в Татьянин день. Дочку назвала сама – Танечкой. Мать промолчала. Никита пожал плечами: «Как хочешь». Свекровь заламывала руки. Она хотела Софью, в честь какой-то Никитиной прабабки-красавицы. Марина уперлась – Таня. Она вцепилась в дочку мертвой хваткой и не спускала с рук. Ревниво следила, если свекровь или Никита брали девочку.

В квартире одну комнату переделали под детскую. Приданое для новорожденной уже было – свекровь позаботилась. Правда, выбрала на свой вкус. Розовенькое, с ленточками, куколками… Марина сразу перебралась в комнату к дочери – чтобы Никиту не беспокоить по ночам. Ложилась на диван, клала рядом Танечку и засыпала счастливая. Свекровь ругалась – ребенок должен спать в своей кроватке. Приучишь, избалуешь и так далее. Марина все реплики пропускала мимо ушей. Она чувствовала, что все делает правильно. Да и малышка затихала у материнской груди. А в кроватке плакала, беспокойно сучила ножками. Марина ходила гулять в парк с коляской. У нее появились подруги – такие же мамы с колясками. Встречались, разговаривали, пока дети спали.

Марина уставала. Никита предлагал найти няню. Марина отказывалась наотрез – Танечка еще слишком маленькая. С внучкой с удовольствием сидела свекровь. С матерью Марина разговаривала по телефону – рассказывала про Танюшу, что она делает, как кушает. На другие темы не переходили. Но даже эти пять минут общения Марина ценила. Научилась ценить. И стала жалеть мать. Понимать.

Мама по кусочкам рассказывала, какая была в детстве Марина.

Как однажды сильно в лесу распорола ступню, прыгнув на кучу с листьями. Под листьями оказалась расколотая банка. Мать надела на ногу Марине пластиковый пакет из-под молока, перетянула лодыжку сеткой-авоськой и несла ее на руках через весь лес в ближайший травмпункт. Там Марину принимать отказывались – травмпункт был для взрослых. Мама вынесла Марину на руках во двор и посадила на скамейку. Сказала: «Потерпи немножко» – и ушла ругаться. Марина сидела под окном кабинета врача, из которого доносились крики вперемежку с матом. Ее мама угрожала позвонить в Моссовет, в Министерство здравоохранения, если они сейчас же не зашьют ее дочери ногу. Ногу в результате зашили.

Как однажды матери показалось, что маленькая Марина проглотила пуговицу, и мать поставила на уши пол-Москвы. Хотела делать рентген, промывание желудка, а ей все советовали получше поискать – может, куда закатилась. Пуговица действительно нашлась спустя неделю в уголке пододеяльника. Всю неделю мама смотрела на Марину испуганными глазами и крепко прижимала к груди.

Как в первый раз мать отвезла ее к бабушке. Марина сидела в прогулочной коляске на улице, и все проходящие мимо соседи давали малышке то абрикос, то сливу, то конфету. Вечером у Марины началась рвота с поносом. Ее выворачивало безостановочно. Мать побежала на телеграф вызывать «Скорую», которая ехала из города – в их деревне даже больницы не было. Когда вернулась – дочь спала. На стуле за столом сидела соседка – старая толстая усатая осетинка и при свете ночника гадала бабушке на бобах – бросала зерна резким движением, долго смотрела. На столе стоял старый эмалированный ковш, в котором плескалась мутноватая жидкость.

– Что это за пойло? – спросила мать, пытаясь отдышаться.

– Не волнуйся, она попила и уснула. Все будет нормально. Иди спать, – сказала соседка. Мать испугалась за дочь еще больше.