Ирина Лобусова - Глаз зеленого дракона (сборник)

— Хорошо, — ответил Чанг Лу.

— Ступай — и прими мое благословение.

Настоятель сам закрыл за ним двери. Чанг Лу быстро нашел дорогу во внутренних помещениях — тех самых, по которым он пришел. Вскоре он был внутри пагоды, вдыхая прохладу. В царящем полумраке почти растворялись тусклые огоньки курильниц. Только одинокий старик, тряся головой и перебирая сетки, в самом углу храма, сидя в традиционной позе молитвы, что-то бубнил себе под нос. Звук медитации «Ом-м-м…» поднимался к потолку и тонул в нем, обрываясь высокой нотой… окрыленный, так, будто у него открылось второе дыхание, Чанг Лу быстро шел домой. По дороге его окликнули любопытные крестьяне, спрашивая, почему он не был сегодня на рисовом поле. Из окон окрестных домиков выглядывали незамужние девушки, по-прежнему заинтересованные в нем. Но Чанг Лу нетерпеливо отмахивался от назойливых расспросов и взглядов. Он был от них далек.

Вечером Чанг Лу снова шел по направлению к храму. Люди уже начали расходится после вечерней молитвы. В поздних сумерках, в прозрачном, после светлого дня, воздухе мелодичное звучание храмовых колокольчиков казалось чем-то вроде облака — последнего, по следам уходящего дня. Приготовившись к ночи, в близкой темноте застывала вершина горы, кутаясь как в шелковое покрывало — приходящей вечерней прохладой. Чанг Лу шел в храм. В сумерках все ближе и ближе виднелись темнеющие очертания пагоды. Завернутые в парусиновую тряпку, последняя тысяча монет была свертком, который Чанг Лу старательно не выпускал из рук, прижимая к груди как щенка или маленького ребенка. Эта горстка металла приобрела в его глазах новый смысл. Он дорожил этим металлом, может быть, даже сильнее, чем прежде… Но не потому, что в нем было крепким с детских лет укоренившееся чувство: стопку монет надо складывать в кучку, прикладывать одну к одной, чтобы было еще и еще… А потому, что горстка ничего не значащего металла была тем средством, с помощью которого Чанг Лу мог узнать истину. Именно это чувство было в его груди слишком сильным. Не задумываясь, он с легкостью бы отдал собственный дом потому, что у него уже не было дома. У него даже не было прежних глаз! Новыми, совершенно новыми, только-только начавшими видеть глазами смотрел Чанг Лу на сгорбленные фигурки прежде привычных людей, расходившихся после вечерней молитвы. Многие окликали его, пытались остановить, но по дороге к храму Чанг Лу ничего не слышал и не видел. Для него это было так просто — тихонько идти, думая о том, что с каждым шагом все ближе и ближе приближается к истине.

Настоятель стоял на пороге храма. Увидев Чанг Лу, он невероятно удивился. Он был твердо уверен, и был готов спорить с любым на все, что угодно, о том, что Чанг Лу не придет. С его точки зрения, от похода к нему отказался бы любой человек в здравом смысле. Хотя, конечно, было что-то особенное в глазах Чанг Лу, что-то такое, чего он, настоятель, никогда прежде не видел… Может быть, стремление учиться, желание узнать больше и стать не таким, как все. Уехать в город и, обладая деньгами и образованностью, получше там устроиться. Настоятель собирался учить Чанг Лу, завтрашним утром зайти к нему и занести некоторые книги, по которым начать учить его читать и писать. И, разумеется, продолжать длинные философские беседы, рассказывая о том, как долог и тяжел тот путь, по которому избранные приближаются к истине. Именно так хотел он сделать, потому, что был твердо уверен: Чанг Лу не придет. Это свойство человеческой натуры: абсолютно каждый мечтает добиться успеха, но достигают его лишь единицы. Люди, готовые на все — непохожие на остальных… Но, увидев приближающегося Чанг Лу, настоятель подумал впервые в своей жизни, что может быть, немного ошибся в расчетах и все происходит несколько не так, как он представлял… Либо — он ошибочно думал все это время, либо — Чанг Лу относится к числу тех людей, которых рождается на целый век — единицы. По крайней мере, теперь настоятель ясно видел — Чанг Лу стоит целой деревни. А может быть, вообще всех.

А Чанг Лу даже не представлял о столь значительных думах, омрачающих сознание его будущего учителя. И ни в коей мере не смог бы даже представить, что пробуждает такие глубокие мысли. Он просто шел к храму, думая, что настоятель его ждет, и убедился в этом, увидев знакомую фигуру на ступеньках. Вернувшись домой после долгого и тяжелого разговора, Чанг Лу первым долгом достал заветный глиняный кувшин, и стал пересчитывать монеты. Их было ровно тысяча — не больше, не меньше. Это были все его деньги и вообще все, что было у него (не считая порванного мышью мешка с запасами старого риса). Глядя на сверкающую кучку, разложенную на новой циновке, Чанг Лу с горечью думал о том, что стоит этот ненужный металл в том самом месте, где когда-то улыбалась и пела его жена. И что можно на него купить, если все твои душевные достижения вместе с вечным пониманием жизни разлетаются в дребезги с появлением одной — единственной мыши. И вообще — что стоит весь этот мир, где нельзя найти ответа ни на один вопрос, и где превращаются в зыбкое облако любые вопросы только при одном дуновении ветра…