Наталья Нестерова: Любовь без слов (сборник)

Ни Лёня, ни муж Маруси Глеб, конечно, не догадывались о том, что творится у нее на сердце. А мне и в страшном сне не могло привидеться, что я заведу разговор об ее чувствах к моему мужу или Лёню огорошу: Маруся-то влюблена в тебя отчаянно. Зачем? Кому от этого станет легче и лучше? Мы дорожим дружбой, нам хорошо вместе. И вносить в наш маленький теплый коллектив сумятицу, все равно, что плеснуть в компот керосина. Я надеялась – рассосется, увянет безответная любовь Маруси.

Не увяла ни через год, ни через два, ни через три.

Мы познакомились во время отпуска на Кипре. Лёня лет десять не отдыхал и еще двадцать не брал бы отпуск, если бы не моя настырность. Выдержать неделю праздности для него подвиг. Он фанатично предан науке и своим исследованиям. Работа для него – мощнейший стимулятор, абсолютное удовольствие, наркотик и смысл жизни. Все остальное, кроме работы, имеет вспомогательные функции, обеспечивает тылы, короткие передышки-отвлечения от главного, дает возможность не превратиться окончательно в схимника. Наука – это девяносто процентов его жизненных приоритетов. Дети, жена, семья, родители, искусство, политическая и социальная обстановка в стране и в мире и прочие нормально-человеческие интересы – десять процентов. Я себя тешу – десять процентов, а возможно, и того меньше. Как я живу с таким фанатиком-эгоистом?

Аналогичный вопрос можно задать супругам гениальных писателей, художников, режиссеров и ученых всех профилей – любых гениев. Правда, гении бывают липовые, а женское служение остается истовым. Если отбросить тех жен, что еще при жизни супругов примериваются к роли вдовствующей наследницы – как они будут делиться воспоминаниями, раздавать интервью. А пока терпят-терпят и любовниц, и то, что душевная привязанность мужа, его сердце, мечты и страсть принадлежат другим. Против «других» у них есть мощное оружие – штамп в паспорте. Если отбросить этих меркантильных любительниц пиара и спросить героических терпивиц, как они выносят дурной нрав, бытовую беспомощность, оголтелый эгоизм своих избранников, то другого ответа, кроме: «Мне с ним интересно», они не услышат.

В отеле было много соотечественников, и российские детишки на пляже быстро заняли доминирующие позиции, оттерев в сторону немцев, англичан и прочих французов. Нашим дочерям – десятилетней Лизе и пятилетней Вике – наскучило играть с ровесниками и они захватили в плен трехлетнего Саввушку. Лёня говорил, что у девочек проснулся материнский инстинкт. Саввушка мог разбудить подобный инстинкт даже у сухой коряги.

Все маленькие дети умилительны и трогательны. Но ничто в жизни, даже детская непосредственность, не бывает одинаковым, в равной степени. Саввушка тогда был очарователен в высшей степени, до полного растворения сердца. Большеголовый, с прямыми плечами, твердыми ножками, он еще не потерял младенческую пухлость, а крепкий скелет уже начал формироваться. Он был похож на маленький коробок и коренастой фигурой зримо отличался от прочих стройненьких трехлеток. У Саввушки были огромные, непропорционально большие даже при широких скулах серо-голубые глаза. Эти глаза смотрели на вас, на море, на сосны за пляжем – на мир с непередаваемой верой, надеждой и ожиданием чуда. Мне даже становилось неловко – в этих глазах купаешься, как в чистом источнике, – и подчас охватывала грусть: жизнь сурова, и когда-нибудь она смоет из серого-голубого родника веру в чудо, в то, что все люди прекрасны и желают добра, что самому тебе покорятся любые вершины и все океаны будут по колено.

Саввушка уже начал активно говорить, но картавил, шепелявил и перевирал звуки. Как всякий ребенок из интеллигентной семьи, воспитанный высокообразованной бабушкой, редко бывавший в компании старших ребят, он употреблял в речи умные взрослые слова. Было потешно, когда Лиза и Вика их расшифровывали. Девочки научились переводить с «саввушкиного» на русский быстрее меня. А попробуйте понять, что «несуфифно» обозначает «несущественно», а «сисико» – «восхитительно». Малыш легко и с энтузиазмом откликался на любые занятия, предлагаемые девочками. Они строили из песка крепости, выкладывали гальками «дорогу волшебных фей», плескались у берега с мячами и подныривали под надувные игрушки.

С родителями Саввушки первые два дня мы раскланивались издалека, топчаны находились в разных концах пляжа. Мол, наши дети играют вместе, все под контролем, но знакомиться, вступать в общение никто не стремится. Отложив книгу, я наблюдала, как дочери распределяют роли старшей и младшей няньки-гувернантки. Уже бывало, когда Лиза и Вика, вцепившись друг другу в волосы, выясняли, кому солировать, а кому на подпевках голос подавать. Но тут, не иначе, как излучение Саввушкино подействовало, девочки нашли компромисс, и все их игры были до странности спокойными. Маруся, в свою очередь, естественно, контролировала, что происходит с сыном. В чем мы с ней сходимся, так это в том, что нас в первую очередь волнует реакция наших детей, а не их раздражитель. Кто тебя обидел, ударил, наврал тебе, напакостничал – дело десятое. Главное – как ты повел себя, твои реакции, которые нужно до известной степени контролировать.