Татьяна Догилева - Тогда, сейчас и кот Сережа

Тут все возмутилось во мне, и я, нервно куря, стала с жаром объяснять, что менять одежду и сумки – совсем не может быть признаком элитности, что гордиться надо умом и талантом, добротой и честностью. Ну, и тому подобное, чему меня учили в моем советском детстве и о чем я в книжках читала.

Дочь слушала меня без интереса. «Да, я не могу покупать тебе каждый день “Дольче и Габбану”, потому что я зарабатываю деньги своим трудом, а у нас в стране такие люди никогда не станут богачами». Тут Катя совсем загрустила. «Но я и не бедная, и если тебе уж так жизненно необходима сумка “Луи Виттон”, я тебе ее куплю, но ты меня сейчас очень расстроила. Ну чем тут гордиться? Девочки носят дорогие тряпки, купленные на родительские деньги? Сами-то они что сделали хорошего? Не рисуют, не поют, никакими талантами не обладают, даже учатся плохо, а ты, например, уже на трех языках говоришь, а испанский сама решила изучать, по собственному желанию. Я вот, например, этим горжусь. Катя, ты поняла, о чем я сейчас с тобой говорила?» Дочь кивнула и скрылась в своей комнате. Через 20 минут она вышла оттуда с очень серьезным видом и торжественно сказала: «Мама, я поняла. Мне жизненно необходима сумка “Луи Виттон”».

Эта несчастная сумка была куплена, когда мы поехали с ней в Германию, и не очень-то она и дорогая оказалась. Катя походила с ней месячишко и забросила: неудобно с ней было ходить, учебники не помещались. Элитницы-то на уроки без учебников ходили. А потом моя дочь поехала на месяц в международный лагерь в Германию (она тогда была увлечена немецким языком) и вернулась совершенно другим человеком. «“Луи Виттон” носят только русские, и над ними все смеются. Подростки из других стран не носят дорогих брендов, это дурной тон». И ее качнуло в другую сторону: она наотрез отказалась покупать, как ей казалось, дорогие вещи и этим создавала мне некоторые неудобства, потому что, например, никак я не могла купить ей пальто. «Нет, это дорого», – категорически заявляла она и уходила из магазина. А я уважала ее новые принципы.

P.S. Кстати, как мне потом донесли всезнающие мамаши, «Дольче Габбаны» и «Виттоны» элитных девочек были куплены в подземных переходах, т.е. не очень-то их родители обладали средствами на гламурную жизнь. А хотелось. Да и разницы они особой не видели между настоящими и поддельными вещами, они, как правило, приехали покорять Москву из разных регионов и решили, что покорили. Что стали элитой. Что тут скажешь? Остается только повторить изумительные слова великого Михаила Юрьевича: «Люблю Отчизну я, но странною любовью…»

P.P.S. А парень тот, «прокурорский сынок», был очень несчастливым. Папаша его и в самом деле занимал какой-то пост, только семью он свою бросил и объявлялся только для того, чтобы жестоко наказать сына, когда на него из школы жаловались. Это мы уже после окончания школы узнали. Мы – мамаши в смысле. Конечно, от его несчастливости ни избитым ребятам, ни их родителям легче не стало, но дело обстояло именно так.

Это такая штука – переходный возраст! Ты вроде про него все знаешь, но когда он начинается, переходняк этот, ты оказываешься к нему совершенно не готова и чувствуешь себя одиночкой в бушующем океане после кораблекрушения. Тебя болтает, накрывают враждебные волны, ты захлебываешься соленой водой и держишься за тонкое бревнышко обещаний знающих людей, что это «все пройдет». Но кажется, что никогда не пройдет и что ты никогда не выплывешь из этого ада. Причем катастрофа подкрадывается как-то незаметно. Мамаши других детей спрашивают: «У вас переходняк уже начался?» – «Да нет, вроде пока все спокойно». – «Ну, ждите!» – «А как он долго тянется?» – «По-разному, у нас, например, с 12 лет и по сей день, а нашей уже 20».

Почему с определенного возраста отношения между горячо любимыми детьми и родителями портятся и становятся иногда совершенно невыносимыми? И ведь они могут испортиться на всю жизнь, и это так страшно! Сколько раз я наблюдала на улице картины, как мама с дочкой идут по улице и ругаются злобно, оскорбляют друг друга, не обращая внимания на окружающих. Сердце мое сжималось, и я про себя молила Бога, чтобы чаша сия меня миновала. До этого у нас не дошло, до уличной ругани. Но все остальное я огребла по полной программе. Было все: и первая сигарета, и первая выпивка, и убегание из дома, и полное неприятие дочерью меня и отца. Надо сказать, что Катя меня любила безусловно (и отца), но особым авторитетом мы у нее не пользовались, мы в ее глазах были полными лузерами. Началось это еще до ее сложного периода, когда было еще все более-менее благополучно, она мне задала вопрос, чем мы хуже семьи Марины (Марина была ее лучшей подругой и жила в соседнем подъезде). «Ведь это несправедливо!» – горячо и с какой-то болью тихо произнесла она. Ох, как я растерялась! Семья Марины была очень хорошей, и мы дружили. Их семья была, так сказать, классической моделью. Папа был бизнесменом и зарабатывал деньги, а красавица мама занималась домом и дочерью. Они мне нравились, мы даже несколько раз отдыхать ездили (правда, попозже уже).