Галина Артемьева - Праздник жизни

Богатый человек тут же прокричал отпугивающее заклинание-посыл к матери-фатери и «на…уй, на…уй, на…уй». Он немедленно закрыл окно и дал по газам. За всеми этими хлопотами Валька была замечена слишком поздно. Хорошо еще, у джипа «Чероки» такие замечательные тормоза.

И через мгновение богатый человек уже стоял над опрокинутым лицом вниз Валькиным телом и не знал, чего теперь делать. А счет шел на секунды. Нет, в другой ситуации он бы, конечно, уехал с концами. А тут он наполовину в арке еще, эту, упавшую, не объедешь, а по трупу ехать страшно. К тому же люди собрались, и всех не посшибаешь. А бомж (это был местный подвальный бомж, многолетний, всех детей знавший по именам) уже позвонил в домофон Валькиным родителям и просипел страшную весть, чтоб спускались немедля за дочкой. И через секунду родители слетелись к джипу. Мать ревела над Валькой, а отец держал обмякшего гада за лацканы пиджака. «Скорую»! Она живая! Дышит!» – стала кричать вдруг несчастная мать. А гад, трясясь, принялся умолять: «Не надо «Скорую», поедем со мной, я быстрей домчу». Он в два счета разложил кресло, уложил Вальку, родителей запихнул, и через пару минут они подкатили к приемному покою.

Валька пришла в себя на больничной койке, упакованная как мумия. Лица не видно, рука в гипсе, ноги забинтованы, но пальцы шевелятся.

На самом деле с бинтованием явно перестарались. Это медсестры из классовой ненависти к богатому мужику и из жалости к Валькиных родителей слезам сгустили картину, тем более бинтов не надо было экономить: виновник происшествия, как попугай, повторял: «Делайте все, что нужно, ничего не пожалею». Ну, они и обмотали Вальку, чтобы тот видел, гад, чего натворил.

Родителям они сказали: «Ничего, не волнуйтесь, все у вашей Сильвы Федоткиной в порядке, только сотрясение мозга, на лбу шишка, нос помят, губы разбиты, рука одна сломана, коленки расквашены и растяжение связок на обеих ногах. Поздравляем! В рубашке родилась!»

Конечно, родители обрадовались таким пустякам и перестали дрожать, плакать и всхлипывать.

Но преступнику медики объяснили совсем по-другому, чтоб неповадно было и платил чтоб по полной.

– У нее, – говорят, – в результате множественных травм увечья на всю оставшуюся жизнь. Вы одним ударом своего транспортного средства искалечили…

Но тот даже договорить не дал.

– Я все возмещу! Я отвезу в лучшие клиники! Я оплачу любые операции! Я сам буду за ней ухаживать!

У него сразу появился интерес к жизни, ведь богатыми становятся те, кто любит и умеет быстро и по-деловому рассекать проблемы, как кокосовый орех: вжик – и пополам. А там внутри (главное быть уверенным) – райское наслаждение.

И когда все более или менее организовалось: Валька пыхтела сквозь бинты на больничной койке, родители отбыли домой передохнуть, медперсонал получил подъемные на совершение последующих подвигов во имя милосердия, – наш миллионер, осторожненько ведя свой преступный джип, поехал по магазинам и вернулся в палату с тысячами вкусных вещей и всякими девическими радостями: душками, помадками, пудрочками, гельчиками, кофтюльками, топиками и многим другим. Он разложил это все по палате и сел смотреть на молодую, едва не загубленную им жизнь.

Валька уже была не в отключке, а просто спала от скуки. Богатый дядька вспомнил, как поднял ее на руки, чтоб засунуть в машину, и ему показалось, что тогда он увидел ее лицо, и было оно невыразимо прекрасным: закрытые глаза, густые ресницы, тонкая линия носа, пухлые губки. Он и тяжести ее не почувствовал, прям невесомая свисала она с его рук, как драгоценная шелковая шаль.

Сердце его запылало удивленной нежностью. Так уже было с ним однажды в детстве, когда совсем молодая его мама с пушистыми светлыми волосами вокруг головы дала ему подержать желтого невесомого цыпленка, и он боялся дышать, чтобы не сдуть маленького с ладошек. И потом так крепился, так боялся за него, что не выдержал и заплакал от жалости.

Он про это давным-давно забыл и сейчас не вспомнил, только умиление и комок в горле бередили что-то давнопрошедшее.

Вальку разглядеть было невозможно. Из загипсованной руки торчали пальцы с обгрызенными ногтями, да чумазая пятка высунулась из-под одеяла. И тогда этот богач взял полотенчико, намочил его теплой водичкой, чтобы протереть бедные Валькины ступни, как это делала его мама ему маленькому. И одну ступню он даже успел отмыть, но тут Валька проснулась от щекотки и пхнула его другой, грязной еще ногой, под дых, отгоняя злого духа привычными междометиями: «Иди ты на фиг, мымзел любанутый…» Но свободе слова мешали бинты, и слышен был только нечленораздельный вой.