Лариса Райт - Королева двора

«Зачем спрашивать то, о чем давно написали все газеты?» Однако она ответила, в конце концов, девочка с кисточками могла газет и не читать:

– Правда. Только тогда он назывался Свердловск.

– Хороший город?

Дина лишь плечами пожала. Что она могла помнить из первых восьми лет своей жизни? Дежурный памятник Ильичу на центральной площади да здание вокзала, которое многие считали шедевром архитектуры, а она ненавидела, потому что именно отсюда поезд увез маму обследоваться в Новосибирск и уже не привез обратно. То есть привез, но уже не маму, а какую-то чужую куклу в деревянном ящике, к которой все подходили и целовали в лоб, а Дина боялась, и упиралась, и плакала, и удивлялась, почему всегда раздающий за капризы подзатыльники отец не обращает сейчас на нее никакого внимания, а все сидит у ящика, держит (как только не боится!) куклу за руку и раскачивается, будто болванчик, из стороны в сторону.

– Я плохо помню, – наконец, ответила Дина.

– А вы давно уехали, да? А почему?

Она могла бы сказать, что педагоги разглядели в ней талант и все уши прожужжали бабушке о том, что надо показывать внучку светилам, что необходимо по-чеховски «В Москву! В Москву!». Объяснений она нашла бы целую кучу, но единственным все равно оставалось лишь это:

– Из-за куклы в ящике.

Оленька уронила кисть.

– Ой! Извините! – Засуетилась, заметалась.

Дина открыла глаза, взглянула на девушку, отметила, что та покраснела. «Интересно, из-за чего? Из-за нечаянной оплошности или из-за собственных мыслей? Ведь наверняка подумала о том, что эти артисты не от мира сего: витают в облаках и говорят загадками». Дина скосила глаза в зеркало. «А тон ровный, хороший. За такое мастерство и чрезмерное любопытство простить можно».

– Тон славный получается. Я такой и хотела.

– Спасибо. – Щеки Оленьки снова стали пунцовыми, а Дина, решив, что исчерпан и инцидент, и разговор, снова прикрыла глаза и вернулась к своей картине. Жираф даже успел оторваться на несколько сантиметров от земли, но снова рухнул, подбитый очередным вопросом:

– А где вы начали танцевать? Там, в Свердловске?

– Да. Во Дворце пионеров.

– А учителя первого помните? Ну, балетмейстера.

– Я не хочу! Не хочу я, Антонина Андреевна, никуда уезжать. – Восьмилетняя Дина размазывала по щекам катящиеся градом слезы. Она стояла перед руководителем студии и громко, отчаянно всхлипывала. – Ну, пожалуйста, пожалуйста, я вас умоляю, поговорите с бабушкой, скажите, чтобы она меня оставила.

– Как же я могу это сделать, Диночка, если я сама посоветовала ей показать тебя в Москве?

– Вы? – Неожиданность была столь велика, что, пока ребенок сумел осмыслить сказанное, слезы успели высохнуть.

– Я, дорогая.

– Зачем? Зачем вы этого хотите? Я вам больше не нужна? Я плохо танцую?

– Напротив, глупышка! Разве нужны в Москве те, кто плохо танцует? Ты, наоборот, делаешь это слишком хорошо, чтобы оставаться здесь.

– Но я хочу, хочу остаться. Зачем мне уезжать?

– Там другие возможности, другие условия, другие учителя.

– Мне не нужен никто, кроме вас!

– Ты просто ребенок и не понимаешь, что талант надо уметь не только разглядеть, но и взрастить. Зрение у меня отличное, а вот садовник я неважный.

Дина не понимала, какое отношение имеет зрение и садовник к тому, что она, обычная второклассница, увлекающаяся балетом, должна оставить семью, друзей, родной город и ехать куда-то для того, чтобы обычное увлечение превратилось в смысл жизни.

– Антонина Андреевна, я не хочу к другим педагогам. Мне нужны только вы.

– Пройдет время, солнышко, и ты даже мое имя и отчество будешь вспоминать с трудом. Если, конечно, вообще будешь.

Дина и не вспоминала. Незачем было. Да и в Свердловск-то приезжала на каникулы всего два раза. Потом бабушка умерла, папа перебрался с новой семьей на Украину, и Дина, конечно же, рвалась купаться в теплом Днепре, а о Свердловске и об оставшихся там людях и думать забыла. А сейчас вдруг моментально вспомнила. Будто память услужливо выдвинула нужный ящик и позволила прочитать, и заставила произнести:

– Антонина Андреевна Глинская.

– У вас хорошая память.

«Слава Богу, таблеток пока пить не приходится».

– Взгляните, румяна так оставить или чуть насыщеннее положить?

Дина придирчиво оглядела свои скулы:

– Можно немного добавить.

Оленька кивнула, снова хватаясь за кисть. Дина опять попыталась представить жирафа, но вместо него в небе теперь парила Антонина Андреевна и командовала звонким голосом: