Ольга Покровская: Булочник и Весна

– Наломал – отвечай! – сказала мама, которую я не решился посвятить в подробности разрыва. – Мирись, налаживай отношения! А то оставишь себя без дочери, а меня без внучки.

К сожалению, её совет лежал за пределами моих возможностей. Я не видел дороги и ограничил жизнь работой и сном. Единственная щёлка – по выходным Петя стал вытаскивать меня в лесопарк погонять мяч с товарищами детства.

С той поры лес взял на себя роль моего наставника. «Так же, как смысл зелёной листвы – в выработке хлорофилла, смысл человеческой души – в выработке любви, – шептал он мне в самое сердце. – Если ты стал непригоден и вырабатываешь какой-нибудь шлак вроде тоски или зависти – облети и умри».

На эти и подобные темы я размышлял, гоняя мяч, спотыкался и пасовал противнику. Но дальше раздумий дело не шло. Петя бранил меня и требовал решительных мер. Я и сам не понимал, почему не предпринимаю попыток к восстановлению мира с Майей. Что-то мистическое было в моём бездействии; я чуял, что не одни предстоит сносить железные сапоги, и трусил перед дорогой.

В какой-то осенней игре я ухитрился запульнуть в ворота врага два мяча. «Ну что, брат, на поправку?» – сказал в перерыве Петя, и было видно: он рад, что я снова забегал шустро. Я тоже был рад и, может, отыграл бы второй тайм ещё веселее первого, если бы не странное препятствие.

Минут через пять после возобновления игры сквозь дождливую взвесь я увидел на кромке поля девочку, чуть помладше Лизы. На ней были коричневые брючки, розовая курточка и зелёный берет. Цветение это среди вянущего, обожжённого заморозками леса захватило меня.

То и дело я соскальзывал на девочку взглядом: сперва она возила палкой в луже, гоняя листья от берега к берегу, а затем бросила своё занятие и уставилась на поле.

Я чувствовал на себе её взгляд всякий раз, когда упускал мяч. Мне казалось, она жалеет меня, потому что я рассеян и товарищи по команде частенько удостаивают меня справедливых эпитетов.

– Петь, не знаешь, чей это ребёнок? – спросил я, пока один из наших бегал за улетевшим в кусты мячом.

– Витьки Евсеева, – сказал Петя, кивая на ворота противника. – Берёт её у жены по субботам.

Я обернулся и поглядел на Витьку. Должно быть, смесь чувств, проступившая на моём лице, не понравилась Пете.

– Ступай-ка ты, брат, отдышись! – велел он и, положив ладонь мне на спину, проводил до скамейки.

Тем временем девочка отошла от края поля, сделала несколько шагов в сторону лавки, где я присел передохнуть, и подобрала жёлудь. С полминуты она ковыряла шляпку, а затем приблизилась и очень тихо спросила:

– А почему у вас такая чёрная кофточка?

Вопрос в стиле Красной Шапочки застал меня врасплох. Во-первых, не кофточка, а майка. Во-вторых, что значит, «такая чёрная»? Просто чёрная. Не чернее, чем у других. На мне была обыкновенная спортивная майка с длинными рукавами. Чёрная. Без рисунка.

– А какая должна быть?

– Зелёная, как у моего папы, – сказала девочка и посмотрела на свои носки, тоже вполне зелёные. Левый был явно темнее правого. Он промок, как и край левой брючины и оба манжета розовой куртки, искупанные в луже.

Было ясно, что мои способности поддерживать беседу разочаровали её. Она развернулась и побежала прочь от футбольной поляны, к берёзкам, где валялся её велосипед.

В этот миг родитель девочки Витька Евсеев спас ворота, о чём свидетельствовала горестная брань нашего нападающего.

Я взял рюкзак и пошёл в сторону аллеи. Проходя мимо ворот, крикнул:

– Евсеев, у тебя ребёнок в луже вымок, а ты не чешешься!

– Пусть закаляется! – беспечно ответил Витька. – А ты чего, уже убегался?

Через пару минут на аллее меня нагнал Петя.

– Да стой ты! – крикнул он, дергая лямку моего рюкзака. – Почему ушёл? Из-за дочки Витькиной раскис? – взялся допрашивать он. – А кто виноват? Я тебе сколько говорил: не можешь выкинуть из башки – иди и отвоюй обратно! Просто возьми своё!

Он стоял под разгулявшимся дождем и глядел на меня с таранной энергией. Волосы его вымокли и стали как чёрные сосульки.

Я помедлил немного, а потом сорвался и бегом помчался к шоссе. Капли, нанизанные на лески ветра, били по шее. Чёрная майка липла к груди, как ледяная ладонь. Выбежав из парка, я не стал садиться в машину, а рванул в первый встречный магазин одежды. Мне надо было выбрать что-нибудь не чёрное. Поборов себя, за пару минут я разнообразил свой хмурый гардероб тремя футболками – оранжевой, красной, зелёной и, укомплектованный, как светофор, вернулся в машину. Подумал, переоделся в зелёную и, не откладывая, поехал к Майе.