Николай Мамаев - Рейс на Катар (сборник)

Я встал на четвереньки и прикоснулся щекой к холодной рельсе, повернул голову и прикоснулся другой. Ощущения были схожими. Но я решил, что мое лицо будет обращено в сторону города, а глаза широко открыты. Я хотел до последнего мгновения любоваться восхитительным пейзажем, который открывался из такого положения. Не хотелось наблюдать за приближающимся поездом, знал, что меня это только напугает и я могу струсить, отказаться от своей затеи. Закрывать глаза тоже не хотел. В любом случае от этого было бы мало толку. Вообще-то – совсем никакого. Думать я намеревался о чем-то хорошем, но, оказавшись на месте, понял, что заставить думать себя о чем-то еще кроме того, что должно было со мной произойти, просто невозможно. Можно было думать о маме, но эти две мысли взаимосвязаны, вытекают одна из другой. Мама сейчас, наверное, занимается цветами. Сидит на низенькой табуретке, такой же как у Палыча, перед нашим цветником, в руке держит совочек, справа стоит ведерко для сорняков. Она вытирает рукою пот со лба и тяжело вздыхает. Чувствует она себя неважно: кружится голова и опять начинаются боли. Лекарство, которое она пьет, лишь притупляет боль на короткий промежуток времени, но никогда не избавляет от боли целиком.

Я покрутил головой, отгоняя дурные мысли. Нет, нужно постараться вообще ни о чем не думать. Выкинуть все из головы, тогда и сердце перестанет колотиться как сумасшедшее.

Я приложил ухо к холодному металлу. Электричка уже шла в моем направлении. Было слышно, как стучат ее колеса. Пора. Я глубоко вздохнул и опустил шею на прохладный металл рельсы. По телу пробежали мурашки. Мое лицо было обращено в ту же сторону, что и лицо машиниста. Гул все нарастал и нарастал. Электричка стремительно приближалась. Рот наполнился слюной, и я попытался проглотить ее, но кадык отказался двигаться. Я просто разомкнул сжатые в тонкую полоску губы и выдавил из себя слюну. Она стекла по щеке и скопилась возле уха. Сердце было готово вот-вот выпрыгнуть из груди, все мое тело содрогалось, я взмок, как свинья, – холодный пот заливал лицо, в подмышечных впадинах образовались болота, между ног все сопрело и скукожилось. И тут раздался оглушительный гудок электрички, к которому секундой позже присоединился стальной лязг тормозов. Я вздрогнул, не смог совладать с собой и изо всех сил зажмурился. В одно мгновение мой разум целиком очистился. Но тут все поглотила тьма…

Я с трудом приоткрыл тяжелые веки. Глаза все никак не могли привыкнуть к свету люминесцентных ламп, которые висели под потолком. Рядом кто-то чем-то звенел, но я не мог повернуть голову, чтобы посмотреть. Перед глазами все плыло, голова раскалывалась от боли, во рту совсем пересохло. Я попробовал пошевелиться, но из этого ничего не вышло. Ни один из моих членов не дрогнул, хотя все они жутко чесались. И тут я наконец осознал: я остался жив! Не знаю, что за чудо произошло, но я ОСТАЛСЯ ЖИВ! Как такое могло произойти? Разве это возможно? Нет, это просто уму непостижимо! Но может быть, все это сон? И все, что было до этого, тоже? Нет. Это не сон. Вот он – я. Лежу на мягкой подушке, накрыт, должно быть, одеялом. Вот только где? Ну конечно – в больнице! Где же еще? Это ведь ясно как божий день, достаточно только взглянуть на потолок и увидеть эти жуткие люминесцентные лампы. Туман в голове понемногу начинал рассеиваться, глаза окончательно привыкли к свету. Я подумал, что каким-то образом повредил позвоночник и меня парализовало. Господи! Парализовало! Что же теперь будет с мамой? Теперь она превратится в сиделку! Да ведь ей самой нужна сиделка! Что же я натворил?! Я решил позвать кого-нибудь, попросить, чтобы принесли попить. Как же мне хотелось пить! Больше всего я мечтал о спасительном глотке самой обыкновенной прохладной воды. Попытался крикнуть, но с губ слетел лишь едва слышимый шепот: «Воды! Воды! Пожалуйста, я хочу пить!» Меня никто не услышал. Никто не подошел. Тогда я собрал все свои силы и предпринял еще одну попытку. Но и она не увенчалась успехом. На этот раз не получилось даже шепота, только заклокотало в горле. Я понял, что еще совсем слаб и лучшее, что можно сейчас сделать, так это поспать.

Мне снились мать и отец. Мы завтракали втроем на веранде нашего деревенского домика. В наших тарелках пузырилась яичница с беконом. Отец что-то рассказывал, а мама то и дело запрокидывала назад голову и от души хохотала. Хохотал и я вместе с ней, правда, совсем не понимал над чем. Отец, как мне казалось, рассказывал об одном из своих путешествий. Его глазунья оставалось почти нетронутой – он лишь ковырял ее вилкой. На нем была свободная рубаха цвета хаки с коротким рукавом, а на ногах, я специально обратил на это внимание, – те самые коричневые башмаки, которые пришлись мне в самую пору. Он все продолжал рассказывать, а мама тем временем встала из-за стола и куда-то ушла, не сказав при этом ни слова. Она только игриво посмотрела на отца. Меня немного взволновал ее уход, но через некоторое время мама вернулась к нам на веранду, держа в руках глиняный заварочный чайник. Он был таким смешным, таким пузатым. Но он же давно разбился! Мама разлила чай по кружкам, и моих ноздрей коснулся приятный аромат настоящего цейлонского чая. Прямиком оттуда его привез папа. Я пригляделся к маме. На ее лице не было ни тени печали. В глазах горел огонек задора, а с уст не сходила широкая улыбка. Такой я видел ее в последний раз много лет тому назад, когда с нами был папа. Она была счастлива. Счастлива и здорова. Мы допили наш чай и бросили посуду как есть на столе. Яичница в тарелке отца покрылась твердой пленочкой и выглядела теперь совсем не привлекательно. Мы вышли на крыльцо и постояли там втроем некоторое время. Отец обнял меня за плечи и сказал, что скоро ему вновь придется покинуть нас. Я спросил, куда он собирается в этот раз. Но отец ничего не ответил. Он лишь посмотрел на меня, и в его взгляде я увидел грусть. Ко мне повернулась мама и ответила за него, что теперь отцу придется очень часто уезжать и в этих разъездах будет проходить большая часть его времени. Я спросил маму, как часто мы будем видеть его, на что она ответила, что лишь пару раз в год и не больше чем на день. Отец никак не реагировал на наш разговор. Он просто стоял и всматривался вдаль. А потом вдруг улыбнулся и взял маму за руку. Все вместе, втроем мы спустились с крыльца и встали напротив цветника. Мать с отцом любовались цветами. Отец кивнул головой на какой-то оранжевый цветок и что-то спросил у мамы. Она в ответ что-то шепнула ему, и они оба обернулись чтобы посмотреть на меня.