Юрий Вяземский: Пушки привезли

А ведь раньше, бывало, неделями спорили на одну и ту же тему, пытаясь доказать, убедить.

Бог с ними, с литературными вкусами! Дело в том, что Зоя Николаевна стала чересчур требовательна к Кириллу, взяла за правило критически оценивать все его поступки и высказывания и проводить параллели между нынешним Кириллом и тем Кириллом, которого она знала раньше. И то, что она делала это не в открытую, а как бы невзначай, со свойственной ей деликатностью выражений и грустными ее улыбочками, отнюдь не смягчало упреки, а, наоборот, еще сильнее раздражало. «Да что ей от меня надо, в конце концов! – думал Кирилл. – Неужели она не понимает, что уже давно пора кончить заниматься моим воспитанием. Неужели ей не кажется противоестественной вся эта игра в бывшую учительницу и в бывшего ученика».

«Не бывает бывших учителей. Бывают первые учителя, старые учителя, но бывших не бывает и быть не может», – высказалась как-то Зоя Николаевна, впрочем, отнюдь не себя имея в виду.

«Не бывает и быть не может». Это теперь тоже раздражало. Раньше Кирилл восхищался ее афоризмами, с жадностью запоминал их и бережно хранил в душе, по возможности претворяя в поведение. Но постепенно они стали действовать ему на нервы. Все эти ручейки, у которых почему-то непременно надо было останавливаться, слушать их пасторальное журчание и заниматься самосозерцанием. Все эти доморощенные аксиомы о том, что хорошо и что плохо. Этот ее глубокомысленный пафос, благоговейное свечение в глазах, с которым она произносила имена великих классиков – Толстой, Бунин, Чехов. Так и подмывало Кирилла иногда прервать ее возвышенную проповедь и, наслаждаясь собственным святотатством, запустить эдакое: «Ну Чехов, понимаю вас. Да, мастер, разумеется, но ведь скучнейшие пьесы писал. И в каждой пьесе одно и то же. Умные и циничные доктора, сексуально озабоченные замужние дамочки, помешанные на собственном инфантилизме, изнывающие от восторженности двадцатилетние девочки и тридцатилетние мальчики и прочие там тузенбахи, дяди вани, сорины и фирсы. А всем им, что бы они ни говорили, хочется лишь одного – в Москву!» И святотатствовал подобным образом, хотя на самом деле любил чеховские пьесы и мечтал сыграть хотя бы в одной из них.

Вдруг она стала обижаться на Кирилла, когда он долго не навещал ее. Неужели она не понимала, что тем самым лишь отталкивала Кирилла от себя, давала ему понять, что он обязан навещать ее чаще. А Кирилл не любил быть кому-то обязанным. И в результате все реже навещал ее, перестал звонить ей по телефону и посылать поздравительные открытки к праздникам…

Ну точно! Конечно же в последний раз он видел Зою Николаевну в Пушкинском музее, на собственной премьере, когда они вместе с Олегиным читали Пушкина.

На сцене Кириллу приходилось выступать редко, а потому он нервничал, чувствовал себя зажатым и неловким, часто забывал текст. Когда они с Олегиным наконец отчитали программу, Кирилл после пережитого напряжения был точно в забытьи. К нему подходили, жали ему руку, поздравляли с удачной премьерой, а он никого не узнавал, почти ничего не слышал, смотрел поверх говоривших, пожимавших и поздравлявших и силился отыскать в выходившей из зала толпе Ленку, которая, как он тогда надеялся, все-таки придет к нему на премьеру, но которая тогда все-таки не пришла.

Не узнал он и Зою Николаевну. Он и не подозревал о том, что она присутствовала в зале. «Спасибо вам за Пушкина», – сказала Зоя Николаевна, а Кирилл машинально кивнул ей в ответ и мило, но совершенно бездумно улыбнулся – эта улыбка уже тогда была у него настолько профессиональна, что почти бессознательна, – а потом повернулся к Олегину и спросил: «Володя, ты не видел моей бывшей жены?» И лишь после того, как тот ответил, сам отрываясь от поздравлявших: «Нет, я и будущей твоей жены не видел», Кирилла вдруг словно что-то кольнуло в сердце. Но сперва ему пришлось выслушать то, что хотел ему сказать директор музея, улыбнуться ему той же милой, бездумной улыбкой и лишь после удалось спросить: «Скажите, ради Бога, вы не заметили, кто до вас подходил ко мне?» Директор удивился вопросу и обиженно пожал плечами: «Не знаю, право. Какая-то пожилая женщина поблагодарила вас за Пушкина». «Зоя Николаевна!» – тут же мелькнуло в сознании Кирилла.

Он догнал Зою Николаевну, когда она уже успела получить в гардеробе пальто, одеться и выйти на улицу.

– Зоя Николаевна, дорогая, куда же вы?! – с какой-то неестественной веселостью, точно рисуясь на глазах у выходившей публики, воскликнул Кирилл.