Дмитрий Добродеев - Большая svoboda Ивана Д.

Они пересекают площадь Героев, проходят музей, и на поляне в парке Игорь Сергеевич делится сокровенным: “Здесь все сволочи, стоят только за себя, шкурный вопрос решает все. Особенно ваши профсоюзники. Они не понимают сути перемен.

Ваня, не верь им, поддерживай связь со мной. Я помогу тебе!”

И под конец ставит Ивану ультиматум: “Надо написать донос на застойный секретариат МОПа! Лучше использовать машинку Гомеса. Пока они у себя в ВЦСПС разберутся, всех этих моповцев прихлопнут как мух. В духе перестройки!”

– Как быть – послать на три буквы или принять компромисс? Это вопрос под стать гамлетовскому.

События в Венгрии с начала лета нарастают: в конце июня министр иностранных дел Дьюла Хорн, ангельски улыбаясь, разрезает колючую проволоку на австро-венгерской границе. Это символический акт разрядки. Пограничный контроль остается, но в Венгрию устремляется поток восточных немцев – в предчувствии прорыва.

В соцлагере все ждут сигнала – чтобы окончательно сбросить маски. Но самое интересное происходит у посольства ФРГв Будапеште. За лето там скопились десятки граждан из ГДР. К осени их уже сотни, тысячи. Их разместили на территории посольства, устроили полевую кухню. Сотрудники не знают, что делать с этими пришельцами. Дипломаты переступают через лежащих, не могут пройти даже в туалет. 13 августа посольство закрывается для беженцев, они скапливаются на окрестных улицах.

И вот – 19 августа – первый прорыв. Во время Панъевропейского пикника в Шопроне границу открывают на три часа. Шестьсот гэдээровцев прорываются в Австрию. Пикник в Шопроне… Слово какое-то странное. Иван не разделяет всей этой демократической суеты, но вырваться хочется и ему.

Начало сентября, Иван проходит мимо палаточного лагеря на Буде: вокруг – милые, наивные гэдээровские лица. Почти что советские. С детьми разлеглись на лужайке. А ведь рано или поздно им дадут выехать на Запад! И мысль о побеге с новой силой овладевает им.

Лежат гэдээровцы на газоне, пьют газировку. Они довольны вниманием к себе и ощущением безнаказанности. Иван видит бородатого парня в драных носках, испытывает жгучую зависть: ведь тот – почти свободен.

10 сентября венгерские власти разрешают беженцам из ГДР без согласования с Восточным Берлином выезд в Западную Германию через Австрию. Около тридцати тысяч человек пересекают границу до конца месяца. Восточный Берлин клеймит эти действия как удар в спину.

После того как посольство потребовало написать донос на МОП, Иван сосредоточенно думает. Моральные принципы его не трогают: в среде советских службистов все построено на интриге и доносе. Но есть определенные понятия, и он, несмотря ни на что, должен предупредить Чувалова. Иван подходит к шефу, когда тот выпивает вторую рюмку в кабинете, и говорит: “Саша, тучи сгущаются. В посольстве косо смотрят на МОП. Хотят собрать компромат, в том числе и на тебя”. Чувалов резко оборачивается: “Да пошел ты в задницу! И вообще сматывай удочки. Ты надоел мне!”

Может быть, это из-за того, что сам Чувалов чувствует себя выше посольства? Ведь он – назначен международным отделом ЦК. Или причина проще – в животном неприятии таких, как Иван, капризных интеллигентов? Еще вчера Иван отказался с ним пить виски. Чувалов налил в стакан Jack Daniels, обмакнул губы в кукурузный дистиллят, глаза его увлажнились, и он сказал: “Вкусно, попробуй!” Но Иван ответил “не хочу” и этим смертельно обидел его.

Чувалов смачно выругался: “Ну, блин, смотри мне. Выбью из тебя всю дурь! И никуда не уходи: на профсоюзной вечеринке ты быть обязан”.

И, стиснув зубы: “Даю полмесяца на то, чтобы оформить отъезд!”

Выходит, сигнал не принят. Иван зажат со всех сторон. Посольские чекисты и профсоюзные функционеры столкнулись лбами. А он – он должен будет вернуться в Союз. Опять невыездной. И снова – нищета в НИИ и тщетные мечтания о свободе.

Всю ночь в постели он обсуждает с женой ситуацию. Выхода нет. Необходимо бежать. Другого шанса нет и не будет. Но бежать надо с треском, громко хлопнув дверью.

Сентябрь 1989-го. Это последнее посещение Москвы советской. Очень странное, однако. Ему нужно забрать все документы: свидетельства о рождении, о браке и многое другое, без чего на Западе не оформляют ни-че-го. Он приезжает в свой дом у метро “Аэропорт”. Во дворах мрачно, не видно фланирующих советских писателей. Москва – другая. Что с ней стало за два года? Что с ней сделала перестройка? Иван чувствует, что размеренная советская жизнь подходит к концу.