Макс Фрай - О любви и смерти (сборник)

– Ну и здоров же ты винище жрать! – радуется он. – Как есть симулянт.

– Наливай. Такова моя последняя воля, – говорю я.

Комната начинает кружиться, медленно, как разгоняющаяся карусель. Сил все-таки пока совсем нет. И это почему-то смешно.

– Если ты не сожрешь хотя бы одну котлету, я тебя прокляну, – говорит Йонка.

Чертова карусель немедленно останавливается. Йонке надо идти в шаманы. Будет исцелять умирающих наложением своих чудотворных котлет. Сколько народу спасет – заранее страшно подумать. Перенаселения не миновать.

– Всего одну?! – спрашиваю я. – То есть я правильно понимаю, что вы специально приехали хрен знает откуда морить меня голодом?

– По-моему, он действительно симулянт, – озабоченно говорит Томка. – Не видать мне Беса, как собственных ушей. Ну хоть одеяло ему испортила. Пустячок, а приятно.

– Вот да, кстати. Что ты сделала с моим одеялом?

– Пока ничего. Я в процессе. Это будет костюм…

– Что?!

– Костюм чудовища.

– Какого чудовища?!

– Сложно пока сказать что-то определенное. Какого получится. Я, ты знаешь, не очень хорошо шью. Зато вдохновенно. Не рычи. Мы привезли тебе новый плед, в сто раз краше. Полосатый, как все самое лучшее в твоем доме. В смысле, как коты. Ты им сейчас укрыт.

Я и правда укрыт – поверх прочих трех одеял – зеленым шерстяным пледом, причем не клетчатым, как это у них обычно заведено, а полосатым. Полоски тонкие, бежевые и синие. Красивый плед. Но зачем?..

– Зачем мне новый плед? – спрашиваю я.

– Это мистическая история, – говорит Томка.

– Я бы даже сказал, эзотерическая, – подхватывает Йонка. – Штука в том, что с нами в аэропорт ехал старый китаец. Сидел напротив в электричке. Очень общительный. Легко переходил с немецкого на английский и обратно; ужас в том, что оба языка в его исполнении звучали как все тот же китайский. Мы разобрали всего несколько фраз. Сперва: «Красивый мальчик». Приятно думать, что он говорил обо мне, но на самом деле, по вагону носился какой-то толстый малыш. Потом дед сказал что-то вроде: «Праздник к счастью». А под конец: «Зеленое одеяло». Уж не знаю, о чем мы в это время, по его мнению, беседовали. И допускаю, что мы неправильно его поняли. Но на всякий случай решили считать китайца добрым пророком и, скитаясь по аэропорту, купили тебе первое попавшееся зеленое одеяло. Чтобы уж точно «праздник к счастью». Хотя «красивый мальчик» – это у нас все-таки я.

– Да не вопрос, – с набитым ртом мычу я. – Это поэтому Томка шьет костюм чудовища? Чтобы красоту твою несказанную от людей скрывать? Чтобы не сглазили?

– Еще чего, – хмурится Томка. – Обойдется! Я себе шью. Потому что с Рождеством уже все ясно, сравнительно легко отделались. Снежинок тебе настрогали, Санту на люстре повесили по приговору суда Линча, жратвы наготовили…

– Мы пахали, – ядовито вставляет Йонка.

– Я лук чистила!

– Точно. Извини.

– То-то же. Но впереди у нас гораздо более суровое испытание: Новый год. Ты нетранспортабелен, следовательно, мы остаемся тут. Я уже сто лет Новый год дома не встречала. Все время куда-нибудь уматываю. В чужом городе Новый год меня не бесит. И вообще не считается. Как будто и не наступал! Но если уж мы все равно приехали, значит устроим карнавал. Чтобы все по-честному.

– Надеюсь, не доживу, – говорю я, картинно откидываясь на подушки.

Боюсь, с куском котлеты во рту это выглядит недостаточно убедительно.

Будем честны, это выглядит настолько неубедительно, что Томка хихикает, а Йонка расплывается в улыбке. Я молодец.

– У меня есть тельняшка, – говорит Йонка. – И платок с черепами. Буду пиратом. Всю жизнь мечтал.

– Тогда я буду штормом, – говорю я. – Для этого даже специального костюма не надо. Вы вырядитесь, как придурки и устроите дискотеку, а я буду на вас рычать. И бушевать. Рвать и метать!

– Будешь новогодним штормом? Зашибись! – радуется Йонка. – А сил хватит?

– Балла на четыре – хоть сейчас. Но еще две… нет, лучше три котлеты, и выдам вам все десять. Море белого цвета и шифер, летящий с крыш.

Самое удивительное, что я почти не вру. Таковы последствия несанкционированного вторжения этих прекрасных захватчиков в мою дурацкую ватную полужизнь.

Дружба, как и война, – думаю я, – дана нам для мобилизации всех ресурсов. Человек – такая ленивая скотина, что пока жареный петух в жопу не клюнет, ни за что не мобилизуется. А будет лежать на мягком диване и плевать в потолок. Впрочем, нет, даже плевать не будет, это слишком утомительное занятие, практически спорт. Зато глад, мор, война и прочие неприятности, даже в самом локальном масштабе, способствуют мгновенному преображению сонного тюфяка в супергероя, бойкого, деловитого и, как правило, довольно несчастного. Поэтому уносите, не берем! Зачем нам война и мор, когда есть друзья, внезапное появление которых приводит ровно к такому же результату, но сопровождается радостью. Вот для чего мы нужны друг другу – прямо сейчас и вообще.