Виктор Галданов - Лахудра

– Г-га-ддёныш!..

Затем обе руки его сомкнулись на Мышкиной шее и придавили ее к низу, поставили на колени, и стали сжимать, мять, давить, перебивая дыхание, вызывая судороги во всем ее теле. Когда Мышка уже была близка к обмороку, давление прекратилось. Она открыла глаза. Приблизив к ней свое лицо Жора сладострастно улыбался, наслаждаясь зрелищем пытки. Затем руки его снова стали сдавливать ее горло, и вновь в глазах у нее помутнело. Руки ее зашарили по полу и неожиданно наткнулись на рукоять охотничьего Генкиного ножа. Схватив его, Мышка с силой уперла острие в выпяченный живот Жоры и удивилась, до чего же легко он вошел туда…Когда он, повалившись на пол, вытянулся ря дом со своими друзьями, Мышка с облегчением вздохнула, встала и внимательно оглядела каждого из мужчин, затем открыла шифоньер, достала оттуда свечу, зажгла ее и, накапав парафин на дно блюдечка, укрепила свечу и поставила на стол. Позже она, выйдя на кухню, открыла все краны у газовой плиты, отворила духовку и прижала ее дверцу тяжелым утюгом. А потом быстро выбежала во двор.

Без колебаний она отправилась в тот конец обширного своего двора, где девчонки играли в «резинки» и в «классики».

Бесцеремонно завладев самой лучшей салкой, она погнала ее по клеткам, поразительно метко попадая в каждую. Она полностью отдалась игре, не заметив, как одна за другой отходили девочки при ее появлении. Повсюду с балконов слышалось:

– Та-аня! Домой! И-и-рочкадомой! Кому сказала?! Марш домой немедленно!

Центр двора опустел, лишившись девочек. И тогда к нему стали стягиваться мальчики. Совершенное соплячьё, лет по тринадцати и старше, кое-кто с сигаретами в зубах. Это были те, кто таскал ее по подвалам, торопливо сбрасывая ее незрелое лоно свой рано пробудившийся темперамент, те, кто разыгрывал ее в карты, уступал друг другу за глоток дешевого вина, за сигарету, те. кто сдавал ее тело в аренду за смятые рублевые бумажки. Раньше все они слегка презирали ее – за доступность. После того же, как оказались зараженными по ее вине – они ее возненавидели. Ненавидели – и одновременно вожделели. Они стояли и молча смотрели на Мышку, а она самозабвенно скакала по клеткам, лихо гоняя салку, пока толстощекой юноша в кепке и с сигаретой в зубах не подошел и не встал на очередную клетку. Тогда Мышка подняла с земли увесистый голыш и замахнулась на него. Юноша злобно сощурился и шагнул к ней, протянув руку, чтобы перехватить голыш.

И в это мгновение гулко громыхнул взрыв.

А потом наступило несколько минут веселого безумия. Кругом полыхало пламя, и кто-то бегал по двору взад и вперед, и истерически кричал, и плакал, и ругался, и кругом была вода, много-много воды, истекавшей из брандспойтов; а пламя все бушевало, и вскоре жадно охватило всю крышу дома, и в адском свете его можно было видеть единственно спокойную в наступившем бедламе сосредоточенно прыгающую по асфальту детскую фигурку. Но вот она подняла голову, повернулась и встретилась взглядом со стоявшим поодаль Владиком. Подойдя к нему, она без колебании вложила ладошку в его руку, и они пошли прочь с обезумевшего двора. Каждый, кто видел этого ребенка полчаса назад, был бы поражен странной переменой, происшедшей во всем ее облике. Казалось, за это короткое время с души ее свалилась некая невыносимая тяжесть, и всё существо ее обволокла неземная легкость, а лицо было озарено улыбкой самого большого и настоящего счастья.