Виорель Ломов - Музей

Элоиза взяла щетку и расчесала Эгине шерсть. Мне послышалось, как она приговаривала: «Эгина… Эгинушка…»

В помещении фондов было прибрано, пыль вытерта, полы вымыты, штукатурка и дранка выметена на лестничную площадку. Зал был наполнен светом. В чашке блестели мытыми бочками сливы и абрикосы.

Я попытался вспомнить подобный день в моей жизни и не вспомнил. Мало того, я вообще ничего не мог вспомнить. Если в жизни нечего вспомнить, была ли она?

– Что задумался? Давай ешь скорей. Через час комиссия. Будет сам мэр. Проверка готовности музея ко Дню.

Влетел Пантелеев в соломенной шляпе и круглыми глазами оглядел нас.

– Все вниз! Сбор у Салтычихи! Мэр вышел из кабинета!

– Может, он в туалет вышел, – пробурчала Элоиза, – поесть не дадут!

– Что же вы, любезный, изволите прохлаждаться? – спросила меня Салтычиха. – Вам же было сказано: в девять утра в понедельник ко мне на развод. Уже пять минут десятого.

– На развод? Мы с вами женаты? Да и встреча была, кажется, назначена на прошедший понедельник?

– Да? И почему же вас не было в прошедший понедельник?

Салтычиха оглядывала построившихся в коридоре смотрителей.

– Во втором ряду, Сухова, подравняться! Смотреть в грудь четвертого!

Двенадцать смотрительниц, в основном женщины в годах, выстроились перед нею в две шеренги.

– Мне заслоняет третья грудь! – продребезжала Сухова.

– Отставить! Кто третья грудь?

– Смотритель Шенкель! – Очень крупная женщина с крашеными в иссиня-черный цвет волосами, вторая с правого фланга, положила руку на плечо коллеге в первой шеренге, та сделала шаг вперед и в сторону и пропустила Шенкель вперед. Шенкель застыла перед строем, задрав подбородок и плотно прижав руки к бедрам.

– У вас не по годам развита грудь, Шенкель. Как и все остальное. Надо следить за собой! Придется заняться вами. Пять приседаний на одной ноге. Поочередно. Приступить.

Шенкель присела и встать не смогла. Ей помогли двое.

– Очень плохо. Смотрите! – Салтычиха присела по пять раз на правой и левой ноге. – Встать в строй!

– А вы намерены весь месяц прохлаждаться, как и прошедшую неделю? – обратилась она ко мне.

– Намерен весь месяц трудиться, товарищ начальник! Всюду, куда пошлют, товарищ начальник!

Салтычихе понравился мой ответ. Она всех распустила заниматься приборкой.

– Едет! – влетел Пантелеев, чуть не сбив Салтычиху с ног.

– Да тише ты, черт! Что тебя носит всегда? Подождет.

Мне тоже понравился ее ответ. Неужели нас начинает сближать общее видение проблемы?

Зашел Шувалов.

– А я прикорнул там на втором этаже, – хохотнул он. – Со вчерашнего вечера. Привет, дружище!

Он облапил меня.

– Пантелеев! Почему посторонний? – спросила Салтычиха.

Пантелеев наморщил лоб.

– Безобразие!

– Так точно, безобразие! – отчеканил начальник охраны.

– Опять безобразие? – появился Верлибр.

У него, как у всякого директора, было чутье на безобразия. Видимо, они подпитывали его как администратора.

– Вот, на той неделе пропали две вазы, – Салтычиха кивнула на Шувалова.

– Ну и сволочь же ты! – бросил Шувалов Салтычихе и вышел, хрястнув дверью.

– Пантелеев! Его больше в музей не пускать!

– Даже с экскурсией?

– Даже с экскурсией! Шувалова, как ты жила с таким?

– Приехал! – ужасным шепотом прошипела из входной двери Шенкель. – Мэр приехал!

Салтычиха зыркнула по сторонам. Холл тут же опустел. Остались четверо: директор, Салтычиха, Элоиза и я. Директор придержал меня за рукав. Хороший сигнал. Видимо, меня ждет повышение. Чем-то я ему импонировал.

Вошел мэр в сопровождении свиты.

Мэр был деловит. Ему сегодня еще предстояло побывать на трех рухнувших и сгоревших объектах, пяти стройках, презентации казино «С бодуна», закладке часовни, на выставке детского рисунка, в прокуратуре, а вечером на балете» Копеллия». Досужие языки еще приписывали ему интимную связь с примадонной то ли оперного, то ли театра оперетты, но это они напрасно, поскольку у мэра не оставалось даже нескольких минут для этого. Он поздоровался с каждым за руку. Огляделся по сторонам, что-то соображая.

– Так! – сказал он, потирая руки. – Очень хорошо. Вот тут и соорудите, – обратился он к своему заму по культуре.

Он взял Верлибра под руку, провел его в угол и сказал:

– Вот здесь мы планируем поставить киоск с шапочками и пакетами «Гринпис». А там я вам привез ко Дню, как и обещал, шапочки и значки.