Валерий Хазин - Труба и другие лабиринты

В аккадском языке слово « напатум » означало «вспыхивать, воспламеняться». По-арабски naft (множественное число – nafta ) – буквально «нечто извергнувшееся, исторгшееся». Дополнительное значение однокоренного глагола nafatha – « воспылать гневом, сгореть от злости ».

Арабское слово naft было заимствовано персами. В Персии нефть использовалась в военных целях: в частности, во время осады Афин в 480 г. до н. э. нефтью пропитывались и поджигались ткани. Из персидского слово перешло в греческий и турецкий языки.

Греческое слово νάφθα было транслитерировано в латинском языке и приобрело вид naphtha . Именно от этого корня произведены слова, обозначающие нефтепродукты в современных европейских языках (чаще всего термином nafta, Naphta называют бензин-растворитель или тяжелые лигроины).

Собственно понятие «нефть» в современных западноевропейских языках обозначается словом, произведенным от средневекового латинского корня Petroleum. Это слово образовано путем сложения двух основ: греческого πετρα («скала», «камень») и латинского oleum («масло»). Таким образом, слово, как бы описав длительную дугу, в современных языках вернулось к первоначальному семитскому значению « каменное масло », или « масло земли ».

Мёд и табак, сырое и вареное…

Возможно, отсылка к работам Клода Леви-Стросса ( Claude Levi-Strauss ) – французского этнолога и социолога, положившего начало структуралистским исследованиям в области культурологии. Книги Леви-Стросса « Сырое и вареное » ( Le Cru et le cuit, 1964 ) и « От меда к табаку » ( Du miel aux cendres, 1966 ) составляют первые 2 части его четырехтомного труда « Мифологики » ( Mythologiques, I–IV ).

Захав Шахор

На иврите буквально – « черное золото ». Общеупотребительная метафора нефти в современных языках, в том числе – иврите.

Дурно баско…

На вятском диалекте – «очень хорошо!», «здорово!».

летала она по волнам сна в безграничном, дивном Красном Тереме, и спала там на нефритовом изголовье возле головы любимого…

Очевидно, многослойная аллюзия.

Роман « Сон в красном тереме » (или « История камня ») – вершина китайской классической литературы. В этом крупнейшем романе Цао Сюэ-циня (1724–1764) на фоне экономического упадка и духовного вырождения феодальной аристократии показана судьба трех поколений китайской аристократической семьи, от ее возвышения до трагического финала.

Бао Юй – главное действующее лицо романа, чье имя означает буквально « Драгоценный нефрит ». Когда он родился, во рту у него нашли кусочек нефрита, «сверкающий всеми цветами радуги»; мальчика назвали Бао Юй – Драгоценный Нефрит.

Роман отличает сложное взаимопроникновение и взаимодействие различных пластов реальности и сверхреальности – мифологизм пролога и эпилога, сны Бао Юя , переносящие его в область Небесных грез, появление в решающие моменты жизни протагониста буддийского и даосского монахов; двойственная природа главных героев. Бао Юй – это человек, и одновременно – камень, посланный на землю, чтобы испытать сон жизни. Его возлюбленная Дай Юй – земное воплощение травы бессмертия. Имена появляющихся в обрамлении романа персонажей при омонимической замене означают « Подлинные события скрыты вымышленными словами ( именами )», т. е. содержат указание на аллегоричность романа, в котором истинной оказывается сверхреальность, реальность же объявляется «сном жизни».

С повествовательной точки зрения, роман представляет собой буквально «китайскую шкатулку» – головокружительную цепочку «рассказов в рассказах», в лабиринте которых читатель теряет способность различать реальность, рассказ о реальности и сон.

Каким образом Бао Юй , персонаж этого фантастического романа (или его тезка), попадает в центр имени Выготского, остается неясным.

Шпильману привиделся чудесный сад, где во все стороны разбегались дорожки…

Аллюзия на одну из самых известных новелл Хорхе Луиса Борхеса « Сад расходящихся тропок » (перевод Б. Дубина, в других переводах – « Сад, где разбегались дорожки », 1941 г.).

Мотивы и сюжетные ходы этой новеллы во многом навеяны упомянутым китайским романом « Сон в Красном Тереме », к которому Борхес обращался в своем творчестве многократно.