Эдуард Тополь - Недотепа Кэрол

А вокруг никто этому не удивлялся, все шли праздным потоком, гуляли, завихряясь у магазинов и уличных музыкантов и фокусников, катили на роликовых коньках и ехали на велосипедах, в такси, в кабриолетах и даже в конных пролетках. Они ели хот-доги и бананы, несли на плечах громыхающие джазом транзисторы, целовались посреди улицы – Кэрол до того обалдел от этой увертюры своей нью-йоркской жизни, что забыл о боли в паху, купил себе хот-дог и ел, шагая по Манхэттену и глазея по сторонам. На Парк-авеню бастующие водители автобусов раздавали прохожим листовки и кричали что-то в мегафоны, а по 42-й улице шла красочная детская демонстрация во главе с католическим священником. Дети скандировали, что они требуют закрыть на 42-й порнокинотеатры и открыть здесь Диснейленд.

Кэрол пошел за ними и увидел впереди, на углу 42-й и Десятой авеню, толпу. Там был не то митинг, не то скандал – высоченный Эдвард Коч, мэр Нью-Йорка, приехал закрывать какой-то публичный дом, но его окружили проститутки и кричали ему, что Америка – это страна свободного предпринимательства, и никто не имеет права запретить им делать свой бизнес.

Кэрол совершенно ошалел от этих впечатлений. Но тут он вспомнил, что ему пора идти на телевидение искать патлатого кинооператора и пропавшую Сюзанн Лампак. Он достал из кармана визитную карточку этого оператора, и кто-то из прохожих объяснил Кэролу, что ему нужно ехать в Даунтаун, сабвеем, поездом № 1 до Четвертой стрит. Кэрол пошел обратно по 42-й искать вход в сабвей, а по дороге его на каждом шагу стали осаждать черные, желтые и белые продавцы наркотиков и зазывалы в порнокинотеатры. Его простодушное лицо выдавало в нем провинциала, и продавцы наркотиков – страшные полуголые парни в рваных джинсах – просто липли к нему: «Смок! Герлс! Смок!»

На углу Восьмой авеню Кэрол спустился в сабвей. Здесь было грязно и душно, как на дне ада. Пассажиры, изнемогая от духоты, стояли на платформах, уткнувшись в газеты. Газеты огромными буквами и фотографиями сообщали о преступности в сабвее, грабежах банков, уличных перестрелках и очередной забастовке мусорщиков. Сжимаясь в комок от страха, Кэрол смотрел, как на соседних путях грохотали поезда, размалеванные граффити. Рядом с Кэролом несколько черных парней курили марихуану и слушали громыхающий музыкой транзистор величиной с посылочный ящик. Стоявшие вокруг пассажиры делали вид, что ничего не видят и не слышат, а увлеченно читают газеты.

Наконец пришел поезд. В вагоне было невыносимо душно, рубашка и брюки на Кэроле стали мокрыми. Рядом с ним трое парней грязно ругались и хохотали, а все пассажиры, уцепившись в свои портфели и сумочки, делали вид, что ничего не происходит, и только изредка выглядывали из-за газетных страниц, чтобы не пропустить свою остановку, потому что машинист объявлял их по радио с таким жутким ямайским акцентом, что никто его не понимал. На остановках некоторые пассажиры мгновенно выскакивали из вагона и перебегали в другой, где, по их мнению, было безопаснее. Кэрол никуда не перебегал, он только считал остановки до Четвертой стрит.

На Фултон-стрит в вагон вошел огромный черный нищий с могучим голым торсом, в рваных джинсовых шортах, вместо левой ноги у него был ярко-красный деревянный протез, а в руке он держал консервную банку. С этой банкой он подходил к каждому пассажиру и пассажирке, наклонялся низко-низко к их лицам, страшно улыбался и требовательно звенел мелочью в консервной банке. Перепуганные пассажиры торопливо ссыпали ему в банку даймы и квотеры, и Кэрол тоже отдал всю свою мелочь – почти доллар.

Затем пришли два высоких индуса-миссионера в белых сутанах, стали проповедовать всемирное братство и собирать деньги для голодающих непальцев.

Потом толстый полицейский, увешанный всевозможным снаряжением – от пистолета и дубинки до рации и наручников, – медленно прошел через вагон и исчез в следующем.

Вдруг поезд остановился – не на станции, а в туннеле.

Кэрол испуганно посмотрел по сторонам.

Но пассажиры по-прежнему молча сидели, стояли и потели – пять минут, десять…

Наконец пожилая соседка Кэрола взглянула из-за своей «Дейли ньюс» и, ища сочувствия, поглядела на Кэрола.

– Это Нью-Йорк. Вот так мы тут живем! – сказала она. – Совсем не то, что в вашей кантри-сайд, правда?

– Да, конечно… – ответил Кэрол, удивляясь, что и она распознала в нем провинциала.

Тут голос по радио сказал:

– Черт возьми, куда мы заехали? Это трэйн «Ди» или «И»?