Женька ведет себя очень достойно, несмотря на то что ее, беднягу, укачало. Я всю дорогу потихоньку скармливала ей желтенькие аскорбинки из аптечной банки, но все равно пару раз пришлось останавливаться. Впрочем, и так едем не быстро.
Теперь Женька, несмотря на все приближающуюся канонаду, уснула прямо в машине, свернувшись калачиком на наших с Маруськой двух сиденьях, а мы залезли в тень, под акации. Маська грызет яблоко, выуженное из Женькиного рюкзачка с рыбкой Немо, который мы набили в дорогу всякой всячиной, и интересуется, что я строчу в тетради. Я смеюсь и говорю, что пишу роман.
– Рома-а-ан? – притворно удивляется Маруська. Она, конечно, не поражена – подруга давненько подозревала меня в склонности к бумагомарательству.
Мысли разбегаются, и писать складно не получается – но именно сейчас, сегодня, я поймала себя на том, что засмеялась в первый раз за много дней, наверное, от предчувствия того, что мы наконец выберемся на Большую Украину. Именно так – с острова на материк.
Мы с Маруськой в предчувствии отъезда словно обе ожили: строили грандиозные планы и даже покушались на личную жизнь. Маська то и дело хохотала, порхала птичкой по своему покидаемому дому и постоянно намекала, что мы – девицы хоть куда, и грозилась пристроить нас с Женькой в хорошие руки. Мне самой ужасно хочется перемен – но только сегодня я поняла, как СИЛЬНО мне этого хочется. И это касается скорее не личной жизни – бог с ней совсем, мне для счастья вполне хватает собственного ребенка, но Маруська, она не может одна, я же вижу.
Последний день прошел в полном сумбуре: Маська то и дело бросалась перебирать огромную сумку, которая, к моему ужасу, намного превышала габариты «вот так на вот так», однако моя подруга легкомысленно надеялась, что водитель не станет измерять ее рулеткой. У нас с Женькой вещей практически не было. Слава богу, документы уцелели, а остальное… остальное наживем. Наш багаж, для которого Маруська выделила такой же огромный, как у нее самой, клетчатый баул, большей частью состоял из ее собственного имущества – тех дорогих сердцу мелочей, которые она не желала бросать и которые никак не желали помещаться в ее собственную сумку. Я, так и не нашедшая наш семейный альбом, полностью разделяла Маруськино желание не оставлять здесь ничего этого, хотя и опасалась, что водитель заставит нас выбросить лишнее просто на дорогу. Однако все обошлось: он только вздохнул, покрутил носом, поцокал языком, но жалость, оказывается, свойственна даже водителям «бусов» – и наши пожитки были умяты в нутро машины. Я везла с собой и драгоценные подарки от Марьи Васильевны – пуховую подушку и одеяло для Женьки и книгу Улицкой – для меня.
– Для поддержания тела и духа! – объявила моя коллега.
Что ж… точнее не скажешь. Ярче могла выразиться только Маська, когда мы с ней вдвоем в ночь перед отъездом сидели посреди разоренной сборами комнаты:
– Как из сумасшедшего дома выпускают, честное слово!
– Но мы же вернемся, Марусь? – тревожно говорю я.
– А то! Конечно, вернемся! Пусть даже не надеются, что мы бросим тут остальных больных!
Маруська шутит, но глаза у нее печальные.
– И здоровых, Мась… их особенно жалко.
– Ничего, – хмурится Маруська. – Даст бог, переживем зиму и вернемся. Вместе с нашими и вернемся.
Мы вернемся. Обязательно. Потому что это – НАША земля. Родина. Украина.
Егор
– Не кидай мене, братику…
Это был незнакомый язык, но слова все были родные: «Нэ кыдай мэнэ, братыку…» Я понял их без перевода: «Не покинь меня, брат», – вот что он хотел сказать – тот, на которого я наткнулся уже ближе к утру.
Он был ранен куда сильнее меня: лицо в грязи и копоти, форма иссечена осколками, а вместо правой ноги – одно сплошное кровавое месиво.
– Водички… Пити…
Воды не было. Роса давно уже высохла. Я сел рядом с ним на землю:
– Потерпи, брат…
– Всіх… до одного. Тільки я один лишився…
– Идти сможешь?
Глупый вопрос… Он держался в сознании каким-то невероятным усилием воли – рядом с ним я, со своей простреленной навылет рукой и оцарапанным боком, показался себе совершенно здоровым. Я присел на корточки:
– Давай, хватайся за шею, а я попытаюсь встать. Только за левую руку не берись, хорошо?
Я приподнял его и попытался взвалить на спину. Это получилось не с первого раза – и у меня, и у него. Несколько раз он без сил соскальзывал, я тоже не смог сразу подняться на ноги. И даже потом, когда у нас наконец что-то получилось, я прополз с ним на спине всего несколько метров, но так и не смог встать. Ночь уходила, однако нарождающийся рассвет был настолько туманным, что я совершенно потерял ориентацию.
Читать дальше