Николай Беспалов - Женские истории пером павлина (сборник)

Это он мне рассказывает в той самой столовой на втором этаже. Мне его рассказ есть не мешает. Спрашиваю о матери, и он меняет тон. Такое впечатление, что начинает говорить о девушке любимой. Мама у него и красавица, и умница, каких среди женщин поискать надо. Она так готовит, что объедение. И шьет-то она лучше, чем в первоклассном ателье. Я слушаю и думаю: сейчас начнет расписывать ее сексуальные достоинства. Он допил компот и, что думаешь, так и брякнул:

– Она похлеще Клеопатры в сексе будет.

– Ври, ври, да не завирайся. Бога побойся!

Тут он соображает, что ляпнул лишнее:

– Пошли уж. Погуляем.

Замял для ясности. Ну, пошли. Мороз. Влажность все 90 %. Ноздри слипаются. Кожа на лице скукожилась. Под юбку дует. Ноги мерзнут. И это гуляние? Уж лучше на наше Куликово поле, чем такая гулянка. Кино мы все пересмотрели. «Мужчину и женщину» я, например, посмотрела три раза.

Денег на кафе нет, так что и мороженого не поешь. Дошли до Казанского собора, и тут мой кавалер говорит:

– Пошли в музей атеизма. Очень часто ты что-то о Боге вспоминаешь.

Это привычка такая у меня. Наверное, от бабушки. Она в субботу в церковь ездила. А была, как и папа, членом партии.

В Казанском соборе хотя бы тепло. А лекция, что тетка прочла, в одно ухо вошла, в другое вылетела. Если бы я была верующей, то имело бы смысл убеждать меня в том, что Бога нет.

Отогрелась пташка. Уже и домой не тянет. Смеркается, а мороз отпускает. Это так всегда. К ночи теплеет. Уже не щиплет в носу и кожа разгладилась.

– Поехали ко мне, – прерывает мои мысли Андрей, – познакомлю с мамой.

Поехали. Промерзший трамвай. Гололед на тротуаре в этой Охте. Тут вам не центр. Люди перемещаются по улицам бегом. Мороз крепчает. Вот открылась дверь в какое-то заведение питейное, и оттуда пар.

Андрей, меня не спросив, затаскивает и меня туда. Дымно, но тепло.

– Займи место, – говорит мой жених незваный, а сам к стойке.

Я к окну. Там у полки вдоль стены есть местечко. Юрк – и зажалась, как боец в окопе. Не выковыряешь. Окно в узорах. В небольшое «оконце» в инее видна улица. Засмотрелась и не заметила, как Андрей сделал две ходки. И вот уже на полке два стакана, тарелка. В стаканах водка, на тарелке бутерброды с килькой.

– Отогреемся немного, подкрепимся и пойдем.

Я так понимаю, что дома у них кушать нечего и холодно. Прошла минута, и в моем животике потеплело. Кильку я не доела. Какая-то склизкая она. Ржаным хлебом закусила – и сыта.

В забегаловке не застоишься. Сидячих мест тут нет. Народу набилось. Каждому хочется причаститься. Это я услышала от папы. Придет с работы выпивший. Мама ворчать начнет, а он ей в ответ:

– Нам, коммунистам, в церковь вход заказан, вот так и причащаемся.

– Идти-то долго? – я хоть и согрелась изнутри, а ноги мерзнут все равно. Пошла на свидание форсу ради не в теплых сапожках, а в легких полусапожках.

– Уже пришли.

Дом семиэтажный. Четыре подъезда. Мы зашли в третий. Удивительно: там чисто. Мочой не воняет. Почтовые ящики не сломаны, и лифт работает. В лифте надпись «Маша + Миша = любовь». Наверное, под воздействием ее Андрей стал целовать меня в рот. Слюняво и торопливо. Хорошо, ехать нам только на четвертый этаж. Иначе не знаю, чем бы это кончилось. Может быть, врезала бы ему по физиономии и не стали бы мы мужем и женой. Я же говорю: судьба.

За дверью великолепная женщина. Это я вам серьезно говорю. Без приколов. Высокая, грудь впереди ее на метр. Шутка. Глаза зеленые, брови черные.

– Проходите, коли пришли.

Ну и голос! Ей бы на плацу командовать.

– Тамара, знакомься, это моя мама. Виолетта Геннадьевна.

– Андрей у меня человек творчества и потому далек от этикета. Он должен представить вас мне, а не наоборот. Так как вас звать?

– Тамара, моя мама долго работала в представительстве МИД. Это оттуда.

Мне плевать, где работала его мамаша, но одно я вижу. Никакая она ему не мамаша. Он белобрыс. Она черна, как цыганка. У нее кость широкая и рост гренадера. Он хоть и тоже высок, но тонок в кости.

– Значит, Тамара, вы решили обрести это чудо? Большую ответственность на себя берете, милочка.

– А я не милочка. Я скоро выхожу на диплом и буду работать на «Большевике». Инженером-конструктором.

Вижу, Виолетта Геннадьевна начинает покрываться краской цвета побежалости. Но сдержалась. Улыбнулась так, что мурашки по спине.

– Что же это мы в прихожей? Проходите на кухню!

Все у них красиво. Чистота невероятная. Так нормальные люди не живут. Ни пылинки, ни соринки.