Виктория Токарева - Мои мужчины (сборник)

Квартира продалась довольно быстро.

Я изредка звонила Марье в Тель-Авив.

– Как дела? – спрашивала я. – Евреи предлагают руку и сердце?

– Нет. Только временное сожительство… – Марья не боялась себя вышучивать. Умные поймут, а с дураками она не общалась. И вместе с тем, несмотря на самоиронию, в этой фразе стояла горечь. Она осталась соломенной вдовой, брошенкой, разводушкой, а это обидный статус.

И вдруг однажды… Именно Вдруг и именно Однажды Марья позвонила и проговорила испуганно:

– Старик просится обратно. Брать?

– Брать, – не раздумывая приказала я.

– А цена вопроса?

Цена была высока. Эту цену я прочувствовала в брошенной квартире. Но тем не менее его возвращение – это восстановление здравого смысла, справедливости жизни.

– Сделай это ради детей, – сказала я. – Вставь Фросе паяльник.

– При чем тут Фрося? Паяльник надо вставить Васе. Но он болеет, лежит в больнице.

– А что с ним?

– Не знаю. Говорит, что, если я его не заберу, он умрет. Говорит, что думает о нас каждую минуту.

– Забери! – снова приказала я. – «Милосердие выше справедливости».

– Кто сказал? – спросила Марья.

– Кто надо, тот и сказал.

Марья задумалась. Размышляла. Взвешивала за и против, хотя конечно же все давно решила.

Она заберет Васю у Фроси и вернет детям. Его возвращение – это покаяние. Очищение.

Можно не верить конкретно в Бога, но во что-то верить все-таки надо…

Вася переехал в Израиль – больной в пух и прах. Марья положила его в хороший, серьезный госпиталь. Семья навещала Васю каждый день.

Он пребывал в отдельной палате – просторной и белой. Врачи, почти все русскоязычные, делали все, что было в их силах и сверх сил. Но… редко кто мог выскочить из этой фатальной болезни, которая накрыла весь земной шар. Даже «рокфеллеры» умирали от рака, и деньги не помогли. А что говорить о бедном Васе…

Вася умер в ясном сознании. В последнюю минуту он потянулся рукой, чтобы дотронуться до своих родных, любимых, драгоценных…

Васи больше нет. Но я часто вижу его по телевизору. Он продолжает жить в своих книгах, в интервью. Смотрит на меня с экрана, значительно прищурившись и обязательно в красном шарфе.

Я тоже смотрю на него и думаю: а где ты сейчас? Вот жил человек, любил, страдал, размножался, ошибался – и где сейчас все это? Это все?

Бог молчит. Уперся. Тайны не раскрывает. Но ведь не может быть, чтобы все наши усилия и чувства упали, как камень в пропасть. Пропали безответно. Должен быть какой-то отзвук или хотя бы эхо…

– А какие были отношения в писательской среде между теми, у кого была удача и кому не повезло?

– Зависть – очень сильное чувство. Как сказала Галина Волчек: «Зависть – сродни материнству». Не по благородству, а именно по силе чувства.

У меня был такой случай, я раньше о нем не рассказывала. Я поехала в город Марбург с делегацией писателей. В делегации – два мужика, в смысле писателя. Не хочу называть их имена, но когда-нибудь обязательно озвучу. Один из них – гей, другой – пьяница. У каждого по одной книге, переведенной на немецкий язык. Книги – неплохие, но мало. В количестве – одна штука.

Мы пришли в какой-то зал для выступления. Там стоял стол, и на нем выложены наши книги. У гея и пьяницы – по одной книге, а у меня девять. Мы все – примерно ровесники, но урожай разный.

В чем причина? Пьяница пил. Гей веселился. Кстати, «гей» по-французски значит «веселый». А я любила писать и тратила на это занятие бо́льшую часть своего времени.

Когда мои коллеги обнаружили такую разницу: один к девяти, в них все закипело бурыми парами. Я это увидела, но сделала вид, что не увидела.

Далее было выступление. Все вопросы задавали мне, вернее, почти все. Кое-что спросили у пьяницы. И у гея тоже спросили.

Выступление кончилось. Мы расселись по машинам. Я – возле шофера, гей и пьяница сзади.

– Ты печаталась в журнале «Плейбой»? – спросил гей.

«Плейбой» – сугубо мужской журнал, но иногда в нем печатали просто литературу и щедро платили. Я эротических рассказов никогда не пишу и не понимаю тех, кто это делает. Вернее, понимаю: им больше нечем привлечь внимание. В «Плейбой» я отдала рассказ с описанием природы в стиле Тургенева – рассказ скромный и традиционный.

– Может, и печаталась, – ответила я.

Пьяница задышал и злобно проговорил:

– Мало вас Гитлер жег в печах. Но ничего, мы еще настроим печей, мы еще поставим вас в очередь.