Бернхард Шлинк: Женщина на лестнице

Я сел на скамейку, на которой меня когда-то застала и разбудила Ирена. Я сидел, не зная, как пережить случившееся. Как пережить то, что ее больше нет. Что не увижу больше ее лица, не услышу ее голоса, не прикоснусь к ней. Не смогу держать ее за руку. Что, проснувшись и увидев сгоревший старый дом, она подумала: теперь ее отвезут в Рок-Харбор, в Сидней, и ей придется умереть в белой больничной палате. Что она не поверила мне. Да и что мне оставалось бы делать? Разве я мог бы не отвезти ее в больницу? Неужели бы мы прожили до самой ее смерти на лодке?

Проснувшись утром, она с трудом доползла до борта и через борт перевалилась в воду. Поцеловала ли она меня на прощанье, погладила ли по голове, сказала ли что-нибудь? Мог ли я проснуться? Я понимал ее нежелание умирать в белой больничной палате. Но я ведь оставался бы там с ней днем и ночью, мы были бы вместе, любили друг друга.

Везде можно найти что-то лучшее, чем смерть. Неужели Ирена не знала этого? Везде можно найти что-то лучшее, чем смерть, даже в белой больничной палате в австралийской глубинке или в Сиднее. Наверное, все произошло иначе, чем я себе придумал. Ей стало плохо, как часто бывало в последние дни, ее тошнило, она подползла к борту лодки, перегнулась через него, потеряла равновесие и свалилась в воду, слишком слабая, чтобы позвать на помощь и тем более оставаться на плаву.

Появился Кари, увидел, что Ирены нет, но ничего не спросил и ничего не сказал, а сел на корточки на берегу, уставился в море. Действительно ли оттуда, куда я не смотрел, доносились сдавленные жалобные звуки? Не знаю, сколько прошло времени, как долго я сидел на скамейке и доносился ли еще до меня приглушенный стон оттуда, где сидел на корточках Кари. Когда я встал, его уже не было.

Я пошел к лодке, перенес матрас к развалинам старого дома, потом отыскал на лодке среди весел, рыболовных снастей, канистр, шлангов, ветоши длинную веревку, закрепил штурвал так, чтобы лодка не сбивалась с курса. Раздевшись и выложив одежду на берег, я сел в лодку, запустил мотор, вывел лодку в бухту, чтобы убедиться, что она пойдет прямо к выходу из бухты. Затем я спрыгнул в воду и поплыл обратно.

Поначалу я хотел затопить лодку. В том самом месте, где я проснулся утром и где, по моему предположению, упала в воду Ирена. Лодка стала бы чем-то вроде гроба, надгробия или загробного дара, а само это место – мемориалом скорби и прощания. Но потом мне показалось, что затопленная лодка сделает для меня смерть Ирены еще тяжелее.

Сидя на скамейке, я глядел вслед удаляющейся лодке. Пройдя тихую гладь бухты, она вышла в открытое море, затанцевала на волнах, но, сохранив прежний курс, пошла все дальше и дальше. Море было пустынным: ни контейнеровозов, ни яхт, ничего, кроме лодки Ирены, которая делалась в лучах вечернего солнца все меньше и меньше. Вскоре я уже не знал, вижу ли я ее, или мне это только кажется. Крошечная черная точка на горизонте – лодка Ирены?

Глядя на пустынное море, я считал дни, проведенные с Иреной. Получилось две недели – сегодня был вторник, и приехал я во вторник. Вспомнилось, как гордились мои дети тем, что научились считать до десяти или до ста, какой пиетет вызвало у них осознание того обстоятельства, что у чисел нет конца, ибо таким образом они открыли для себя бесконечность.

Я разыщу дочь Ирены. Не знаю, как сделать, чтобы она получила деньги, оставшиеся от наследства матери Ирены. Вероятно, в Германии есть банк или адвокат, с которым Ирена поддерживала контакт. Но как их найти? Как доказать им мои полномочия на исполнение последней воли Ирены? Мне хотелось обдумать эту проблему, но я был не в состоянии. Не мог я придумать и то, как сблизиться с моими детьми. Предложить им по совету Ирены учредить совместную юридическую фирму? Или постепенно проявлять все больший интерес к ним самим и моим внучатам, чтобы у нас – пусть не быстро – сложились новые отношения? Поможет ли этому рассказ о том, что со мной произошло?

Размышлять не получалось, но и не думать я не мог. Мысль о смерти Ирены, словно бурный поток, прорывала дамбы, которые я возводил вокруг ее ухода с помощью размышлений. Как мне теперь жить без Ирены? Как жить без нее с тем, чему я научился вместе с ней?

Я съел уцелевшее, нетронутое огнем яблоко. Я был уверен, что в ближайшие дни из Рок-Харбора придет катер, чтобы посмотреть, что с нами произошло. Я знал: здесь я не пропаду. Но одновременно мне казалось, будто я должен пропасть или уже пропал, и я даже считал это справедливым. Ведь я готовился к новой жизни, которая будет жизнью с Иреной. Я не мог смириться с мыслью о смерти Ирены.