Сара Дюнан: Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь

Конечно, в подобной паутине лжи все сами выбирают, чему верить, и сильные мира сего смаковали новости, словно мясо, сдобренное специями. Пока одни опрашивали кардиналов, другие искренне поражались истории с кровью, ведь все в городе знали, что уже несколько недель его святейшество питался лишь молоком кормилицы. Ее держали в передней и платили из расчета за кружку. Ах, ну разве не удивительно: угодить на небеса с материнским молоком на губах!

Что же до конклава – гадать о том, кто станет следующим наместником Бога на земле, бесполезно, ведь попасть на это место можно, полагаясь в той же степени на взятки и власть, в какой и на требуемую святость.

Вечером третьего дня изможденные кардиналы разошлись по своим кельям, и Родриго Борджиа, вице-канцлер и кардинал Валенсии, отдыхал, наслаждаясь представшей его взору картиной. Над богато разрисованной драпировкой стены (новые кардиналы постоянно пытались отодвинуть занавес) была представлена сцена из жизни Моисея: прелестные и свежие, как утренняя роса, дочери Иофора, чьи завитки волос и цветастые одеяния приковывали взгляд даже в свете свечей. Сикстинская капелла может похвастаться двенадцатью такими фресками со сценами из жизни Христа и Моисея, и самые влиятельные кардиналы сами выбирали себе кельи. Чтобы отсечь любые сомнения в собственном честолюбии, кардинал делла Ровере сидел сейчас под изображением Христа, дающего святому Петру ключи от церкви, а его главному сопернику Асканио Сфорце пришлось довольствоваться Моисеем с каменными скрижалями в руках (хотя поговаривали, что кардинал Сфорца имел за душой побольше, чем десять заповедей, ведь его брат правил в Милане).

На людях Родриго Борджиа всегда казался весьма скромным в своих амбициях. Он занимал должность вице-канцлера вот уже при пяти папах, что само по себе говорило о его выдающихся дипломатических способностях, а также имел несколько приходов, и это сделало его одним из самых богатых и влиятельных церковников в Риме. И лишь одно обстоятельство он не мог обернуть себе во благо: свою испанскую кровь. Именно из-за нее папский престол ускользал от кардинала Родриго Борджиа. Впрочем, возможно, не в этот раз: по результатам двух голосований два главных кандидата в папы набрали голосов поровну, и теперь те немногие, что были отданы ему, имели куда больше веса.

Он тихо вознес молитву Богоматери, надел биретту [1]и, убедившись, что коридор пуст, неслышно пробирался между самодельными кельями, пока не нашел того, кого искал.

Внутри сидел чуть располневший от пристрастия к вину молодой человек с бледным лицом, уставший как от жары, так и от политических интриг. Восемнадцатилетнему Джованни де Медичи, самому юному кардиналу в истории коллегии, еще предстояло решить, кого удостоить доверием.

– Вице-канцлер! – Джованни быстро вскочил на ноги. Церковные дела давались ему нелегко, а мыслями он то и дело возвращался к белоснежным грудям девушки, с которой делил постель во время учебы в Пизе. Он сам не знал, как завладела она его сердцем – был ли в этом виноват ее смех или аромат кожи, но когда Джованни более всего нуждался в успокоении, в мечтах своих он жаждал ее тела. – Простите, я вас не слышал.

– Напротив, ты прости меня. Я прервал твою молитву!

– Нет… не совсем так. – Юноша предложил ему стул, но кардинал Борджиа жестом дал понять, что в этом нет нужды, и усадил свой объемистый зад на скромную постель.

– Тут мне вполне удобно, – хлопнул он кулаком по матрасу.

Молодой Медичи глядел на него в изумлении. Удивительно, как этот тучный человек не терял бодрости, пока все изнемогали от жары. Свечи выхватили из тени его широкий лоб под копной седых волос с тонзурой [2], крупный нос, полные губы и толстую шею. Никто не назвал бы Родриго Борджиа привлекательным, для этого он был слишком стар и упитан. Но едва взглянув на него, сложно было оторваться: столько энергии и страсти излучали его темные, проницательные и по-прежнему молодые глаза.

– Пройдя через избрание пяти пап, я почти полюбил… как бы это выразить… невзгоды кардинальской жизни. – Его голос, как и внешность, впечатлял, был низким и полнозвучным, порой на гортанных звуках слышался легкий испанский акцент. – Но я все еще помню свои первые выборы. Я был немногим старше тебя. Стоял август, как и сейчас – увы, плохой месяц для здоровья его святейшеств. Место нашего заключения в те времена, конечно, не отличалось нынешним великолепием. Комары съедали нас заживо, а от постели болели кости. Тем не менее я выжил. – Родриго Борджиа громко засмеялся без тени смущения или фальши. – Хотя, конечно, у меня не было такого замечательного отца, как у тебя, и никто не мог дать мне совета. Лоренцо де Медичи был бы горд узнать, что ты получил место в конклаве, Джованни. Я искренне сожалею о его смерти. Это огромная потеря не только для Флоренции – для всей Италии.