Эрик Сигал: Мужчина, женщина, ребенок

– Но только на месяц, – заявила Шила. – И ни днем дольше. Этого времени должно быть достаточно, чтобы этот твой Луи смог организовать для него что-то на постоянной основе.

Боб смотрел на нее.

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Да.

Он все еще никак не мог поверить.

– А что мы скажем девочкам?

– Мы что-нибудь придумаем.

Боже, как она могла быть настолько великодушна!

– Ты просто невероятная женщина, – прошептал мужчина.

Шила покачала головой.

– Нет, Роберт. Мне просто тридцать девять лет.

Две недели спустя Боб нервно ходил взад-вперед по коридору зала прилетов международного аэропорта Логан.

За предшествующие тревожные, напряженные дни было много разговоров с Луи Венарге. Принимались меры, определялись условия краткого визита мальчика в Америку. На месяц и ни неделей дольше. А Луи должен был использовать это время для нахождения какой-то альтернативы помещению мальчика в сиротский приют. Ни при каких обстоятельствах он не должен был говорить ребенку, что Роберт Беквит его отец.

– Конечно, Боб. Все как ты скажешь. Я знаю, что тебе нелегко. Я понимаю.

Понимаешь ли ты, в самом деле, думал Боб.

Был еще один немаловажный вопрос: что сказать девочкам?

После мучительных колебаний Боб созвал семейное собрание.

– У нас умерла одна знакомая, – сказал он.

– Кто? – встревожилась Пола. – Уж не бабушка ли?

– Нет, – сказал Боб. – Вы ее не знаете. Кое-кто во Франции. Одна женщина.

– Француженка? – снова спросила Пола.

– Да, – отвечал Боб.

– А почему ты рассказываешь нам об этом, если мы ее не знали? – сказала Джесси.

– У нее был сын… – отвечал Боб.

– Сколько ему лет? – быстро спросила Джесси.

– Ну, примерно столько же, сколько Поле.

– О, – отозвалась Пола.

Взглянув с раздражением на младшую сестру, Джесси снова обратилась к Бобу.

– И что же? – заинтересованно спросила девочка.

– И он остался сиротой, – добавила Шила с ударением, понятным только Бобу.

– Надо же, – сочувственно произнесла Пола.

– Поэтому, – продолжил Боб, – поскольку он один, мы хотели бы пригласить его на время к нам. Может быть, на месяц. Когда мы будем на Кейпе, в большом доме. Только, конечно, если вы обе ничего не имеете против.

– О, надо же, – снова прочирикала Пола. Она явно голосовала «за».

– А ты, Джесси?

– Значит, есть все-таки на свете справедливость.

– В каком смысле?

– Если я не могу поехать во Францию, по крайней мере, я смогу поговорить об этой стране с настоящим французом.

– Ему только девять лет, – сказал Боб. – И он, наверно, будет грустить, по крайней мере, первое время.

– Ну, папа, говорить-то он может.

– Разумеется.

– Это значит, что я услышу французский лучше, чем у мадемуазель О’Шоннесси.

– Он моего возраста, а не твоего, – перебила Пола.

– Милая моя, – высокомерно заявила Джесси, – с тобой он не захочет иметь temps du jour.

– Иметь что?

– Иметь дело. Учи французский, жалкая невежда.

Пола надулась. Когда-нибудь она отомстит Джесси. Их иностранный гость скоро разберется, кто есть кто и на кого стоит обращать внимание.

Странно, что ни одна из них не спросила, почему мальчик пересекал Атлантику вместо того, чтобы погостить у кого-то, кто жил поближе. Но девятилетние девочки были в восторге от перспективы увидеть своего ровесника. А двенадцатилетние жаждут приобрести светский тон для участия в процессе международного общения.

Шила заставила себя провести день в обычном режиме. Девочки, казалось, не замечали, что что-то не так: ее поведение было для них вполне естественным. Женщина работала с ожесточением и закончила редактирование книги Рейнхардта. Боб, конечно, видел, что кроется за фасадом деловой активности, но ничего не мог поделать, не мог ничего сказать. По мере того как она все больше от него отдалялась, он чувствовал себя все более беспомощным. Никогда еще между ними не было такого отчуждения. Временами, когда Боб жаждал улыбки жены, он ненавидел себя, а иногда ненавидел мальчика.

По радио прозвучало сообщение о прибытии рейса из Парижа. Вокруг выхода из таможни начала образовываться толпа.

И Боб внезапно испугался. Последние недели приготовлений занимали все его внимание, не оставляя места и времени для эмоций. Он был слишком озабочен, чтобы позволить себе думать о том, что может почувствовать, когда откроются металлические двери и сын войдет в его жизнь. Не теоретическая проблема, которую он обсуждал по телефону, а его плоть и кровь. Живой ребенок.